Валландер показал два снимка, которые захватил с собой.
— Красивый ребенок, — сказал Толбот, вставая. — Однако перед отъездом тебе не мешало бы позавтракать?
— Только кофе, — сказал Валландер. — С утра я ничего не ем.
Толбот сокрушенно покачал головой. Но принес на балкон чашку кофе, черного, какой всегда пил Валландер.
— Вчера ты сказал кое–что весьма любопытное, — заметил Валландер.
— Я наверняка сказал много для тебя любопытного.
— Ты сказал, что порой объяснения надо искать в направлении прямо противоположном тому, где ищешь. Ты имел в виду общий принцип или нечто конкретное?
На миг Толбот задумался.
— Не припомню, чтобы я говорил то, на что ты сейчас ссылаешься. Но если говорил, то, скорее всего, обобщенно.
Валландер кивнул. Он не верил ни единому слову Толбота. В этих словах крылось особое значение. Только вот он не сумел его ухватить.
Толбот казался обеспокоенным, не таким расслабленным или невозмутимым, как вчера.
— Я бы хотел сфотографироваться с тобой, — сказал он. — Принесу фотоаппарат. Гостевой книги у меня нет. Обычно я фотографируюсь с гостями.
Он вернулся с фотоаппаратом, поставил его на подлокотник кресла, нажал автоспуск и сел рядом с Валландером. Когда кадр был отснят, он взял камеру и сфотографировал Валландера одного. Вскоре они попрощались. Валландер стоял с курткой в одной руке и ключами от машины в другой.
— Сам выберешься из города? — спросил Толбот.
— Топографическое чутье у меня не ахти. Но рано или поздно выберусь куда надо. К тому же система коммуникаций в немецких городах отличается несравненной логикой.
Они обменялись рукопожатиями. Валландер спустился на улицу, помахал рукой Толботу, который стоял у балконного парапета. Выходя из подъезда, он обратил внимание, что в списке жильцов Толбот не значится. Там стояло: «USG Enterprises». Валландер запомнил название и поехал прочь.
Как он и опасался, ему понадобилось несколько часов, чтобы выбраться из города. Когда он наконец выехал на магистраль, то с опозданием заметил, что проскочил съезд и на полной скорости мчится к польской границе. С большим трудом сумел развернуться и все же разыскал шоссе на север. Проезжая Ораниенбург, с содроганием вспомнил давешний инцидент.
До дома он добрался без приключений. Вечером заехала Линда. Клара простудилась, Ханс сидел при ней. Завтра он летит в Нью–Йорк.
Они сидели в саду, вечер выдался теплый, Линда пила чай.
— Как у него дела? — спросил Валландер, когда они, сидя рядом, тихонько покачивались на качелях.
— Не знаю, — ответила Линда. — Но иной раз задумываюсь: что все–таки происходит? Раньше он приезжал домой и всегда рассказывал о блестящих сделках, проведенных за день. А теперь молчит.
Над головой пролетела стая гусей. Оба молча проводили взглядом тянувшийся к югу птичий караван.
— Уже улетают? Не рано ли? — воскликнула Линда.
— Может, отрабатывают старт и полет в строю, — предположил Валландер.
Линда расхохоталась:
— Комментарий точь–в–точь в стиле деда. Ты знаешь, что становишься все больше на него похож?
Валландер отмахнулся:
— Про его норов известно нам обоим. Но он умел быть значительно злее, чем позволяю себе я.
— По–моему, он был вовсе не такой злой, — решительно возразила Линда. — По–моему, он просто боялся.
— Чего?
— Может, старости. Смерти. Мне кажется, он прятался за этой злостью, зачастую попросту наигранной.
Валландер не ответил. Молча спросил себя, не это ли она имела в виду, говоря, что они очень похожи. Он тоже откровенно боится умереть?
— Завтра мы с тобой проведаем Мону, — вдруг сказала Линда.
— Почему?
— Потому что она моя мать, а мы с тобой — ее ближайшие родственники.
— Разве у нее нет мужа, этого психопата из «ИКА»? Пусть он за ней и смотрит!
— Ты не понял, что с этим все кончено?
— Нет. Но все равно не поеду.
— Почему?
— Не хочу иметь с Моной ничего общего. Теперь, когда Байбы нет в живых, я тем более не могу простить ей того, что она о ней говорила.
— Ревнивые люди говорят ревнивые глупости. Мона мне рассказывала, что ты ей говорил, когда ревновал.
— Она лжет.
— Не всегда.
— Я не поеду. Не хочу.
— Зато я хочу. А главное, по–моему, мама хочет. Ты не можешь просто вычеркнуть ее.
Валландер промолчал. Продолжать протесты бессмысленно. Если он не сделает, как она говорит, ее злость надолго отравит существование им обоим. А этого ему не хотелось.
— Я даже не знаю, где находится лечебница, — в конце концов сказал он.