Валландер попытался уточнить, что отец имеет в виду. Но ответа не получил, отец только буркнул что–то невразумительное и потребовал оставить его в покое.
«Ты задаешь слишком много вопросов».
«Но ты же сам всегда говоришь, чтобы я не боялся спросить тебя, если что–то недопонимаю».
«Всему есть предел».
«А где он проходит?»
«Сейчас именно здесь. Я пишу не так».
«Не может быть. Ты же каждый день пишешь один и тот же сюжет, еще тогда писал, когда меня на свете не было».
«Ступай! Оставь меня в покое!»
Уже в дверях он сказал:
«Я получил пять крон чаевых за то, что вовремя привез цветы для Эландера».
«Для Эрландера. Запоминай, как людей зовут».
Вот в эту минуту, словно давнее воспоминание отворило какую–то дверцу, Валландер начал догадываться, что шел совсем не той дорогой. Его обманывали, и он давал себя обмануть. Шел по следу собственных предрассудков, а не по следу реальности. Он неподвижно сидел у письменного стола, сцепив руки, меж тем как мысли соединялись в новое, неожиданное объяснение всего случившегося. Настолько головокружительное, что поначалу он отказывался верить, что может оказаться прав. Подумал только, что инстинкт все–таки сработал, предостерег его. Он действительно кое–что проглядел. Спутал истину и ложь, принял причину за следствие, и наоборот.
Он пошел в туалет, снял рубашку, так как взмок от пота. Ополоснувшись, спустился в подвал, достал из своего шкафчика чистую рубашку. Рассеянно припомнив, что несколько лет назад получил ее от Линды в подарок на день рождения.
Потом вернулся в кабинет и долго рылся в бумагах, пока не нашел фотографию, которую получил от Асты Хагберг, — фото полковника Стига Веннерстрёма, беседующего в Вашингтоне с молодым Хоканом фон Энке. Положил снимок перед собой, всмотрелся в лица обоих мужчин. Веннерстрём с его холодноватой улыбкой, с бокалом мартини в руке, а перед ним Хокан фон Энке, серьезный, слушающий то, что говорил ему Веннерстрём.
Мысленно Валландер снова разложил фигурки «Лего». Вот они все: Луиза и Хокан фон Энке, Ханс, Сигне в своей кровати, Стен Нурдландер, Герман Эбер, друг Стивен в Америке, Джордж Толбот в Берлине. Туда же он добавил Фанни Кларстрём, а потом наконец еще одну фигурку, не зная пока, кого она представляет. Затем медленно начал убирать фигурку за фигуркой, пока не остались только двое — Луиза и Хокан. Он выпустил ручку, которую держал в руке. Это упала Луиза. Так она закончила свою жизнь, где–то на Вермдё. Но Хокан, ее муж, по–прежнему стоял.
Валландер записал свои мысли. Сунул вашингтонское фото в карман куртки и ушел из Управления. На сей раз через парадный вход, поздоровался с барышней в проходной, потолковал с только что вошедшими дорожными полицейскими и зашагал в город. Те, кто обратил на него внимание, возможно, удивлялись, почему он шел как бы рывками — то быстро, то медленно. Время от времени взмахивал рукой, будто разговаривал с кем–то и жестами подкреплял свои высказывания.
Остановился у сосисочного киоска напротив больницы и долго стоял, пытаясь решить, что бы такое взять. Но в конце концов так и ушел не евши.
А в мозгу все время кружились одни и те же мысли. В самом ли деле он теперь видит перед собой правду? Мог ли он толковать случившееся настолько ошибочно?
Он бродил по городу, в конце концов вышел на пирс лодочной гавани и сел на лавку. Достал из кармана вашингтонскую фотографию, опять всмотрелся в нее и опять спрятал в карман.
Внезапно ему стало совершенно ясно, как все взаимосвязано. Байба была права, любимая Байба, о которой он сейчас тосковал, как никогда.
За каждым всегда стоял кто–то еще. Ошибка заключалась в том, что он спутал, кто стоял на самом переднем плане и кто скрывался на заднем.
Наконец все стало на свои места, он увидел до сих пор ускользавшую картину. Причем увидел очень отчетливо.
Рыбацкая лодка шла к выходу из гавани. Человек у руля поднял руку, помахал Валландеру. Тот помахал в ответ. На южном горизонте сгущался грозовой фронт. В этот миг ему очень недоставало отца. Так бывало нечасто. Первое время после его смерти Валландер чувствовал пугающую пустоту, но вместе с тем и облегчение, что он ушел. Теперь не было ни пустоты, ни облегчения. Он просто чувствовал утрату, огромную тоску по добрым минутам, так или иначе прожитым вместе.
Думал о визите к старой женщине, которая так хорошо отзывалась о его отце. Пожалуй, я не очень–то ясно понимал, кем он был, что значил для меня и для других. Точно так же, как до сих пор не понимал, что же, собственно, кроется за исчезновением Хокана фон Энке и смертью Луизы. Наконец–то я приближаюсь к разгадке, а не отдаляюсь от нее.