Вот и все. И не хочет он понять, что для нее не деньги имеют значение. Весь этот сумасшедший план родился у нее в голове только по одной причине: она слишком хорошо помнила, какое счастье, испытала, впервые попав в Италию. Не будь в ее жизни тетки Лу, не было бы очень многого. Джованна так и не научилась бы радоваться жизни, так и не влюбилась бы…
— Доди, я пройдусь. У меня в голове гудит. Я ненадолго.
— Иди, моя пташка, и не обращай на меня никакого внимания. Я собираюсь повеситься на телефоне и выведать у синьоры Баллиоли ее кулинарные секреты.
Джованна прошла через сад, миновала весело журчащий ручей и углубилась в рощу. Птицы пели на всех ветвях, гудели шмели, воздух был свеж и чист, а жара еще не стала невыносимой. Детство вдруг стало таким близким, таким реальным — протяни руку и коснись. Вот оно, смеется и визжит, мелькает грязными пятками…
В этой роще он отдыхал со своими друзьями, студентами из Неаполя, Рима и Милана. Джованна, маленькое прыщавое недоразумение, пряталась на безопасном расстоянии и смотрела, смотрела на Франко во все глаза. Как смеется, как пьет вино, как рассказывает что-то смешное с абсолютно серьезным видом.
Вокруг него всегда были девушки, и если ненависть могла убивать, то всем им суждено было пасть на месте. Джованна ненавидела их всех скопом и по отдельности.
Иногда они ее замечали и звали к себе. Она подходила только потому, что Франко был там. Остальные ее не волновали. Девушки смеялись и называли ее малышкой и куколкой, выбирали ветки и листья из спутанной золотистой шевелюры девочки, а она смотрела только на Франко, думая, что этого никто не замечает.
Джованна прерывисто вздохнула и улеглась прямо на траву, закинув руки за голову. Роса уже высохла, да и неважно…
Как тихо в роще. Такое ощущение, что прямо сейчас из-за дерева выскочит златокудрая девчонка с разбитыми коленками и озорно подмигнет Джованне. А вон оттуда появится молодой и веселый Франко с друзьями… и ни одной девушки рядом.
Конечно, в чем-то Доди права. Они оба взрослые люди, и Франко больше не относится к ней как к ребенку. Она поняла это вчера, она поняла это раньше, когда он в первый раз поцеловал ее, после пощечины. Господи, как это было давно.
Так вот, они могли бы стать любовниками, только вот зачем? Ему приятно вспомнить юность, он помнит ее ребенком и видит в ней взрослую женщину, но он ее не любит. И никогда не полюбит. Это только в сказках графы женятся на пастушках и живут долго и счастливо.
— Вот так идешь по лесу, смотришь по сторонам, а в траве девушки валяются красивые.
— Франко! Как ты меня напугал.
— Не вставай, лежи. Ты выглядишь такой расслабленной и спокойной. Счастливой. Ты счастлива, Джо?
Он стоял над ней и улыбался, красивый мужчина с серыми глазами и изморозью на висках. Сердце у Джованны сжалось, и она еле заметно покачала головой. Франко вскинул бровь.
— Несчастна? Не может быть.
— Франко, я…
— Только я тебя умоляю, ни слова о делах. Сегодня у меня выходной. Не хочу слышать о бизнесе.
Только теперь Джованна поняла, что Франко приехал верхом. На нем были сапоги для верховой езды, а в руках он сжимал перчатки. Черная рубашка была пыльной, видимо, он уже давно уехал из дома.
— Можно присесть рядом с тобой?
— Зачем ты спрашиваешь? Лес для всех.
— Для приличия. Еще один вопрос — можно, я сниму рубашку?
У нее чуть сердце не выскочило из горла. Он ее провоцирует! Изучает, как она прореагирует на подобное предложение.
А как она на него прореагирует?
— Снимай.
— Тебя это не шокирует?
— Нет. Меня это не шокирует. Ты же снимешь рубашку, а не брюки.
Язык мой — враг мой. Франко Аверсано откровенно веселился, а Джованна кусала губы и не чаяла, как удрать с поляны. Полностью отдаться этому чаянию мешало воображение. Франко снимал рубашку нарочито медленно, и девушка вдруг очень живо представила, как помогает ему раздеться. Медленно расстегивает все до единой пуговицы. Стягивает черный шелк с могучих плеч. Проводит пальцами по груди, бронзовой от загара, мускулистой, горячей. Прижимается щекой к разгоряченной коже, вдыхает запах мужчины, осторожно касается губами маленького темного соска…
— Ты часом не в трансе, Джо? Не выспалась сегодня?
— А? Да, пожалуй. Доди вскочила на заре.
— Вчерашний вечер… Ты нормально себя чувствуешь?
— Вечер был прекрасный. Я получила массу удовольствия. Доди тоже.
— Это хорошо. — Я как раз хотел пригласи тебя еще разочек. Надо же показать тебе пресловутые подземелья.
— Ты серьезно?
— Абсолютно серьезно.
И медленно провел травинкой по ее голой руке. Джованна была так напряжена, что едва не взвилась в воздух. Франко ухмыльнулся.
— Держу пари, ты все так же боишься щекотки.
— Да ну тебя. Расскажи о подземельях.
Расскажи мне хоть о биноме Ньютона, только не смотри своими серыми глазищами и не давай мне думать о том, как мы могли бы заниматься любовью в этих самых подземельях… Шелковые путы… Темные своды… Ты случайно не садо-мазо, Джованна Кроу?
— Подземелья у меня хорошие. Темные, тихие и сухие.
— Это плохо.
— Почему?
— Подземелья должны быть сырыми. У пленников всегда бывает чахотка от сырости.
— Нет, у меня сухие. Там песочек. Еще там тепло…
Она изо всех сил держалась, чтобы не открыть глаза. Этот растленный граф накручивал на палец прядь ее золотистых волос, а значит, был совсем близко. Если она откроет глаза, то утонет в его взгляде…
— Там никто не мешает…
— А для чего они служат в наши дни? Что там делать?
— Зависит от того, с кем туда пойдешь. Купаться пойдем?
От неожиданности она открыла глаза — и мгновенно совершила ошибку, причем непроизвольно. Вместо того чтобы отшатнуться, придвинулась. Теперь Франко нависал прямо над ней, и ее кожа горела от жара его тела. Серые глаза смотрели насмешливо, горячо, пугающе, и немыслимые губы изогнулись в улыбке, не злой, не презрительной, а дружеской, почти нежной. Если он чуть наклонится вниз, то они поцелуются…
— Ку… купаться? Я не думала…
— День жаркий, освежимся. Бежим!
Она вскочила и помчалась за ним, даже не задумываясь, что делает.
Куда, спрашивается? Купальника-то нет…
Все равно. Лучше прыгнуть в воду в одежде, потому что иначе она сейчас сгорит от желания и совершенно неприличных фантазий, переполняющих ее пылающую голову.
Они ворвались в воду озера с разбега, и Франко поймал ее на руки, а она завизжала и задрыгала ногами, и тогда этот негодяйский граф поднял ее и со всего размаха забросил далеко в воду, и она утонула на секундочку, а потом вынырнула, хохоча от восторга и облегчения.
Теперь можно беситься и смеяться, нырять и жмуриться от воды — но он не поймет, ЧЕГО она хочет больше всего на свете.
И они снова хохотали, и брызгались, и топили друг друга в звенящей воде, и цивилизация слетала с них, словно шелуха, — не было больше надменного аристократа Франко Аверсано и молодой деловой американки Джованны Кроу, были мужчина и женщина, и плевать, что мокрая футболка облепила тело так, что сделалась невидимой, потому что Джованна доверяла этому мужчине, доверяла все, что угодно…
Потом Франко подхватил ее на руки и вынес из воды, а Джованна болтала ногами и хохотала. Он принес ее на секретную поляну — здесь Джованна несчетное количество раз пряталась в детстве, будучи уверена, что именно тут живут феи.
Он опустил ее прямо на густой мох, но рук не разнимал. Девушка перевела дух от смеха и хихикнула напоследок.
— Отпусти, феодал.
— У меня идея получше.
— Какая же?
Вместо ответа Франко молча привлек ее к себе.
7