– Не врите уж себе-то, мастер. Ну куда вы вернетесь без денег? Вам еще лет пять копить надо, а то и шесть. И меня никто не отпустит. Ерунда все это!
– Вот те на! Такое впечатление, сага mia, что ты заглядывала в мой кошель! – удивился мессир Марчелло. – Откуда такая хозяйственность?!
– А! – мотнула головой Жаккетта. – Много ума не надо. Я же не слепая, вижу, какое добро у вас есть и сколько монет госпожа Изабелла вам отстегивает. Да и не рветесь вы, господин Марчелло, на родину. Боитесь чего-то.
– Так я, оказывается, все это время общался с ясновидящей девицей! – скрывая смех, процедил итальянец. – Может, вы, милая дама, подскажете и мое будущее?
Обиженная Жаккетта высвободилась из объятий мессира Ламори и уселась на большой сундук (тот самый, что был краеугольным камнем в, баррикаде, отделявшей Абдуллу от итальянца). Повернувшись к мастеру спиной и пристально глядя в дощатую стенку повозки, она сказала:
– А чего его предсказывать? Опять будете в башне сидеть, к благородным дамам в окошки сигать да простых людей пугать своими ремеслами. А мой вам совет: к Маргарите приглядитесь. Давно она по вас сохнет, а вам и горя мало! Одни баронессы на уме!
– Так-так… Теперь уже не только ясновидящая прорицательница, но и милосердная христианка, направляющая грешника на путь истинный. То есть на достойных любви девиц!
Развеселившийся мессир Марчелло подсел к Жаккетте и, прижавшись к ее спине, положил голову на Жаккеттино плечо. Посидев так минут пять (Жаккетта, надув губы, продолжала пялиться в одну точку), итальянец, посерьезнев, сказал:
– Ты угадала, малышка. Жаль, ты не слышала той истории, что я рассказывал в пути дамам. Но суть одна: святая инквизиция стала дышать мне в спину. Пришлось покинуть гостеприимную Флоренцию и затаиться где подальше. Я с этими людьми не борец: уж слишком много костров я видел на площади моего родного городка. Раз уж мы сегодня обмениваемся советами, на прощание, то вот тебе мой держись подальше от людей в сутанах. Ведь они, в конце концов, тоже мужчины. Но то, что для меня было райским наслаждением. Ты понимаешь, о чем?
– Угу! – кивнула Жаккетта. – Только говорить не буду, слово больно неблагородное.
– Да? – удивился мессир Марчелло. – Тогда скажи двумя словами: «занятие любовью». Ведь так?
– Угу! – еще раз кивнула Жаккетта.
– Ну так вот, то, что для меня было райским наслаждением, в их исхлестанных догмами и запретами умах примет вид бесовского наваждения. Я думаю, вряд ли Господь Бог, создавая землю и наделяя мужчину и женщину способностью любить друг друга, думал, что устами его служителей это будет называться грехом. Святые отцы инквизиторы, поскольку они люди и наделены плотью, часто свои грязные похотливые желания приписывают демоническим чарам несчастных жертв, попавших им в когти. Сколько красавиц только из-за этого сгорело живьем! А твои возможности пополнить их число очень велики. Ведь ты и сама прекрасно знаешь, что вызываешь желание обладать тобой практически у каждого мало-мальски нормального мужчины. Как видишь, я тоже ясновидящий! Что-то очень грустное прощание у нас вышло. Выше нос, малышка, тебе повезло! В придачу к такому опасному сокровищу, Создатель наделил тебя на редкость здравым умом, крепкими нервами и большим запасом физической прочности! Так что уповай на себя и не пропадешь! Поверни, наконец, свое личико! Я совсем запамятовал: ведь на сундуке мы любовью не занимались! Как же можно упустить такое необычное наслаждение?!
Слезая с повозки, Жаккетта пыталась успокоить упорно терзаемую тревогой душу, говоря себе, что ничего страшного, в, сущности, не произойдет, даже если мессир Марчелло уедет; Святая Агнесса начеку и в обиду не даст.
Но только она, отряхивая фартук, подошла к черному входу, как от ворот отделился один из остающихся при госпоже Жанне копейщиков, стоявший в карауле. Сально усмехаясь мясистым ртом, он игриво сказал:
– Что, красотка, ты теперь свободна? Может, покувыркаемся вечерком, а? Я жеребец что надо, не хуже всяких итальянских колдунов!
Жалея, что не умеет сжигать или, как святая Агнесса, ослеплять взглядом, Жаккетта молча осмотрела наглеца от пяток до макушки и, стиснув зубы, молнией взлетела по крутым ступенькам. Уже оказавшись в коридорчике, она несколько раз, чуть не ободрав пальцы до крови, яростно стукнула кулаком по стене.
Спокойная личная жизнь под надежным прикрытием внушавшего страх своими загадочными занятиями итальянца закончилась.
Глава IV
Безмерно счастливая тем, что наконец-то вернется в родной тихий замок, подальше от северных смут и междоусобиц, мадам Изабелла спешно покинула столицу Бретонского герцогства.
Жанне оставалась часть людей, привезенное имущество и довольно крупная сумма денег.
Полегчавший обоз уехал, и Аквитанский отель стал потихоньку приноравливаться к новой жизни. Помимо Жаккетты и Аньес, остались Большой Пьер, Ришар – конюх, пять копейщиков, два лакея и кучер. Горничных и кухарок Жанна решила нанять из местных.
Мало-помалу самостоятельная жизнь без родительской опеки начала входить в нормальную колею.
Жанна быстро освоилась при герцогском дворе. Это было нетрудно. После такого гадюшника, как женский монастырь, девиц не пугало ни одно общество. Кусаться и брызгать ядом они могли в совершенстве.
Герцог Франсуа на первом же приеме сам узнал ее и громогласно объявил, что Жанна – вылитая копия отца. Под покровительством герцога она быстро вписалась в свиту юной герцогини Анны – любимицы всей Бретани.
Жанну поразило недетское выражение лица девятилетней хорошенькой девочки. Анна уже прекрасно знала, кто она и почему со всех концов Европы, как мухи на мед, слетаются искатели ее руки.
Несмотря на лицемерное заявление мадам де Меньле о сокращении расходов в связи с военными действиями, пока недостатка в деньгах не было, и двор весело проводил время, устраивая охоты, пиры, балы и маскарады.
Армия коалиционеров понемногу продвигалась к Парижу. Серьезных стычек с королевскими войсками еще не было. Анна де Боже, казалось, чего-то выжидала, и счастье, похоже, было на стороне заговорщиков.