Так что она собиралась сама заставить его двигаться вперед.
«Иногда, экспериментируя, – подумала Надя, роясь на кухне, – просто нужно приложить немного усилий, чтобы понять, почему нет желаемого результата. На вещи нужно порой смотреть под другим углом».
Надя решила, что ей просто нужно убрать весь этот мусор из своего прошлого, чтобы суметь увидеть правильный путь, – переложить кассеты в коробку и впервые увидеть пол, в буквальном и переносном смыслах. И в этом направлении ее семья уже довольно много сделала. Она была на верном пути и должна была все закончить в кратчайшие сроки. Ей просто нужно было это сделать. Закончить начатое. Как сказал бы Джарвис, «замарать руки».
Надя кивала в такт ритму, исходящему из окружающих ее динамиков, плавно переходя из комнаты в комнату. Ее босые ноги стучали по полу, когда она стояла слишком долго. Она перебирала все из коробки в коробку, переносила из комнаты в комнату, добавляя что-то в свой мысленный список каждый раз, когда находила нечто новое, что нужно было упаковать. Она поднялась по лестнице на второй этаж, перепрыгивая по две ступеньки зараз, а ее челка отлетала от глаз в такт с музыкой.
На последней ступени она остановилась. Наверху дела шли особенно ужасно. Здесь уже много лет не делали ремонта. Что касается Нади, то она обычно спала на полу или на ближайшей кушетке, чем бы она ни занималась в данный момент. Разумно? Возможно нет. Но переезд в лабораторию решит и эту проблему, ведь там у нее была кровать рядом с рабочим местом. А если задуматься, сколько места реально нужно одному человеку?
Бум. У Нади как будто был ответ на все вопросы!
За исключением второй истории, полной... всяких мелочей. Старая спальня ее отца, дверь в которую она всегда оставляла закрытой. Ванная с нерабочей душевой кабиной, как и той, что в подвале. Вторая спальня была превращена в нечто вроде склада лабораторного оборудования, по большей части опустевшего, с тех пор как Надя, взволнованная от увиденного здесь, впервые въехала. И запасная спальня, сплошь уставленная фарфоровыми куклами, которые, как Надя знала, все остальные презирали (очевидно, из-за того, что они грозились ожить под покровом ночи и совершить ужасные зверства), но которые Надя находила очаровательными, даже если их мертвые глаза вызывали беспокойство. Она была привязана к ним так, как мог быть привязан только воспитанник программы подготовки убийц против собственной воли: в Красной Комнате ей никогда не разрешали иметь куклу, и она полагала, что это более чем компенсировало ее дефицит детства. Надя решила, что оставит куклы напоследок. С ними она чувствовала наибольшую личную связь в доме, хотя коллекция принадлежала не ей.
Вместо этого Надя повернулась и посмотрела на дверь в комнату отца. Она открывала ее только раз, когда впервые вошла, и так же быстро закрыла снова. По сути, она без спроса вселилась в дом своего мертвого отца, и подсознательно это сидело в ней. Его вещи были повсюду. Но во вторжении в его спальню было что-то особенно жуткое и вероломное.
Она знала своего отца по его вещам, но у него была и другая сторона. Ей она тоже передалась; в случае Хэнка это была неуправляемая стихия, и о ее проявлениях Надя могла думать только с ненавистью.
Хэнк, находящийся в глубоком биполярном приступе, набрасывается на Джанет. Ругает ее.
Бьет ее.
Надя вытянула руки по бокам и сжала кулаки. Если совсем начистоту, она не хотела открывать дверь в спальню своего отца, потому что боялась найти эту его сторону, спрятанную в заплесневелых занавесках, в щели между подушками или за комодом. Она боялась, что, вдохнув пыль, почувствует знакомый запах. Боялась, что найдет частицы этой его стороны и обнаружит, что они совпадают с ее собственными, что посмотрит в его пространство как в зеркало и до смерти ужаснется, увидев себя в отражении.
Она глубоко вздохнула. Она – не ее отец. Она знала, что происходит в ее голове, и справлялась с этим. Она не несла ответственности за действия отца, только за свои. У нее была работа, и она никогда раньше не позволяла страху себя остановить.
К счастью, музыка сопровождала Надю на пути вверх по лестнице; это поддерживало в ней силы, даже когда она начинала чувствовать себя подавленной.