Травнер глянула на клавиатуру и постаралась собраться, обрести прежнюю уверенность в своей правоте. Но ничего не вышло. Это пакостное дело сбивало ее с толку.
Со стороны автостоянки донесся шум. Сюзан поднялась и подошла к окну.
Когда журналистка прибыла в Гштад, все отдельные домики были уже заняты, и она, как и опоздавшие к началу сезона туристы, поселилась в роскошном “Гран-шале”. Из окон отеля открывался едва ли не самый великолепный пейзаж в Швейцарии, а здешний ресторан считался одним из лучших в стране.
Сюзан увидела, что возле отеля телевизионщики устанавливают камеры. Судя по всему, здесь было сразу несколько съемочных групп. Скорее всего журналисты отреагировали на известие о найденном трупе и об отъезде Романова. Но необходимо убедиться. Если поступила какая-нибудь новая информация, нужно все разузнать, пока материал не отправлен в “Лос-Анджелес тайме”.
Только у выхода Сюзан осознала, что ее трясет. Стараясь не обращать внимания на нервную дрожь, подошла к репортеру Эн-би-си, которого встречала пару раз.
– Что происходит? – спросила она, стараясь перекрыть шум. Репортер, торопливо записывавший что-то в блокнот, поднял голову и ответил:
– Романов только что вышел из полицейского участка. Говорят, он возвращается в Лос-Анджелес.
До Сюзан не сразу дошло, что именно это она и ожидала услышать. Вздохнув с облегчением, журналистка задала следующий вопрос:
– А труп? Есть новости насчет трупа?
Репортер нахмурился, потом, вспомнив, о чем идет речь, сообщил Сюзан то, чего она, по-видимому, подсознательно боялась больше всего: найдено тело гражданки Бельгии, пропавшей накануне. У нее закружилась голова.
Услышав свое имя, Сюзан обернулась. Служащий отеля кричал, что ей звонят из Штатов.
Когда телефонный разговор с представителем авиакомпании, которого журналистка просила собрать информацию о людях, летевших определенными рейсами в день смерти Каролин, был закончен, Сюзан Травнер поняла, что ее расследование завершено. Обычно в таких случаях она испытывала душевный подъем, сейчас же невидящими глазами смотрела в разверзшуюся перед ней бездну ужаса. Наконец ноги подкосились, и Сюзан рухнула на колени. Кошмар, начавшийся в тот день, когда исчезла Галина, обернулся реальностью, непереносимой для журналистки.
В отношении Макса Романова она ошиблась.
Самолет романовского концерна обгонял время. Ночь преследовала его над Атлантикой, затем над Северной Америкой и наконец настигла перед посадкой на частном аэродроме к северу от Малибу. Несколько минут спустя Макс и Рамон вышли из самолета и сели в лимузин. Оба выглядели измученными, хотя в полете выспались, приняли душ и переоделись.
Еще находясь в воздухе, Макс поговорил по телефону с Улой и Эллисом. Инструкции были четкими и лаконичными. К моменту его приезда детей не должно быть дома, а Морис обязан быть там. Если Ула и Эллис заметят признаки сопротивления со стороны юриста, им известно, к кому обратиться.
Когда Макс и Рамон вошли в гостиную романовской усадьбы, по лицу Мориса невозможно было определить, пришлось ли его уговаривать явиться, тем более – заставлять. Реммик стоял спиной к камину, засунув большие пальцы в карманы спортивных брюк. На губах его играла нагловатая усмешка. Эллис и Ула сидели на диванах по обе стороны камина. Когда Рамон закрыл за собой дверь, они поднялись, но даже не попытались поздороваться. Комната наполнилась атмосферой угрозы, исходившей от Макса.
– Где она? – рявкнул Макс.
Он в упор уставился на Мориса. Лицо Романова было белым как мрамор, а глаза так же страшны, как сжатые кулаки. Брови Мориса взлетели вверх.
– Ты меня спрашиваешь? – фыркнул он. – Она была там с тобой, и ты…
– Где она? – оборвал его Макс. Он не сделал ни шага вперед, но голос прозвучал так, что Реммик невольно отшатнулся.
Ула молилась про себя, чтобы не случилось непоправимое; в ином случае ей придется всю оставшуюся жизнь стараться забыть об этом.
Первым нарушил молчание Эллис, явно ошеломленный происходящим:
– Бога ради, Морис, если тебе известно, где Галина, скажи.
И вновь брови Мориса взметнулись вверх.
– Ты не того спрашиваешь, Эллис, – выкрикнул он. – Если хочешь знать, где она, спроси вон того маньяка.
Он указал на Рамона. В тусклых глазах юриста сверкнул вызов, толстая верхняя губа задрожала от злобы.
Ула посмотрела на Рамона. Тот даже не вздрогнул. Его глаза были похожи на два блестящих камешка, руки спокойно скрещены на груди, резкая линия подбородка говорила о том, что этому человеку неведома жалость. Рамон не был так мощно сложен, как Макс, но твердое тренированное тело свидетельствовало, что он гораздо опаснее Макса и готов броситься на врага в любую секунду. Впрочем, Ула уже ни в чем не была уверена.
Сердце ее колотилось от страха. Едва ли можно было сомневаться в том, что в этой комнате сейчас произойдет нечто ужасное. Никто не двигался, но девушке казалось, что она стала свидетельницей некоего грозного ритуала. Она не знала, сознает ли Морис, какая опасность над ним нависла; раз здесь Рамон, значит, нить жизни Мориса очень скоро будет обрезана.
– Морис, – заговорил Макс, – ты должен понимать, что ты не уйдешь. Если ты надеялся натворить то, что ты натворил, и остаться безнаказанным, значит, ты безумец.
Морис, наклонив голову, буравил шефа бесцветными глазками.
– Макс, последние две недели я провел в Лос-Анджелесе, – вяло проговорил он. – Ну откуда же я могу знать, где она?
– Прекрати наконец! – заорал Макс. – Ты еще не понял, что все кончено? Ты отправишься в тюрьму. Поэтому говори, что ты с ней сделал!
Губы Мориса расплылись в улыбке, и, к полному изумлению Улы, Реммик похлопал в ладони.
– Браво, Макс, – сказал он. – Сыграно великолепно. Ты, пожалуй, убедил бы даже меня, если бы я не знал, какая ты на самом деле сволочь.
– Морис, я бы с наслаждением свернул тебе шею. – Макс говорил ровно, хотя ноздри расширились от гнева. – Поверь, именно это я и сделаю, если ты немедленно не скажешь, что ты – или негодяй, которого ты нанял, – с ней сделал.
В голосе Макса звучала такая ярость, что Ула едва могла дышать. Она совершенно не понимала, что происходит, кому верить и кто кого припер к стенке. Секретарша смотрела на своего шефа, и сердце ее сжималось. Ула никогда раньше не сомневалась в нем и сейчас ненавидела себя за недоверие, но она не могла найти объяснения присутствию Рамона в Гштаде во время исчезновения Галины.
Судя по всему, доверие Эллиса было поколеблено меньше. Замойский подошел к Максу и заговорил:
– Послушай, давай пока оставим все это. Она не первый раз исчезает, и вполне возможно, вернется.
– Не пори чушь, Эллис, – бросил Морис.
– Заткнись! – закричал Эллис. – Нам с тобой отлично известно, что она занималась мазохизмом много лет, и вся эта газетная чушь насчет того, что за этим стоит Макс, гроша ломаного не стоит. И знаешь, Морис, если окажется, что к этому каким-то боком причастен ты, то я сам тебя убью, и да поможет мне Бог.
Ула изумленно смотрела на любовника, а тот продолжал:
– То, что Галина делает с собой или делают нанятые ею люди…
– Не надо, Эллис, – перебил его Макс.
– Нет! Дай мне закончить. – Эллис не отводил взгляда от Мориса. – Если ты собираешься взвалить на Макса убийство, которого он не совершал, а дело, по-моему, идет к тому, или если ты прячешь где-то избитую до полусмерти Галину…
– Я был здесь, в Лос-Анджелесе! – прокричал ему в лицо Морис. – Господи, мы же с тобой виделись чуть не каждый день!
– Морис, ты разговаривал с ней по телефону, – напомнила Ула. Сердце ее забилось еще быстрее. – Ты звонил ей из этого дома. Я сама слышала.
Морис побледнел, но не сдался.
– Ну да, – крикнул он. – Я говорил с ней и слышал, до какой степени она боится. Он сказал ей, что все кончено. Сказал, что она ему больше не нужна, что он вычеркивает ее из своей жизни. А после этого я слышу, что ведутся поиски тела. Скажи, что я должен был подумать? Ага, я полетел туда и столкнул ее к чертям с горы? Так, по-твоему?