Я сверхвпечатлена его самоконтролем.
Это самое серьезное из того, что он мне о себе рассказывал, и пока мне везет, я шепотом спрашиваю:
— Почему я?
От этого вопроса ему стало не по себе. Я поняла, потому, как он внезапно скривился, и на мгновение, мне стало интересно, не зашла ли я слишком далеко. И не поспешила ли я? И в этот момент он ответил мне:
— Потому что ты – это ты.
Он сказал это так, как будто это все объясняло. Но мне этого недостаточно. И я спрашиваю:
— Как долго ты за мной наблюдаешь?
Отвечая, он смотрит мне прямо в глаза:
— Давно.
Откашливаясь, потом он наклоняется вперед, и говорит то, чего я никогда не ожидала услышать:
— Когда ты – наркоман, легко стать зависимым от каких-то вещей. И это отчасти похоже на меня. Я — личность со склонностью к привыканию. Так что я перестал наркоманить, но пристрастился к конфеткам. Затем, раз в неделю, я начал посещать тренажерный зал, чтобы отделаться от конфеток. Но это стало навязчивой идеей. Мне нужно тренироваться три раза в день. Потом ты... — его взгляд смягчается, — я сказал себе, что какое-то время должен за тобой понаблюдать... — и он замолкает.
И хотя он ничего не произносит, я и так понимаю, что он хочет сказать.
Это должно было заставить меня вспотеть, а не заставить мое сердце наполниться подобными чувствами.
— Я – привычка?
И он тихо отвечает:
— Худшая. Не существует никакого лекарства от этой зависимости.
Я хрипло отвечаю:
— Ох.
Внезапно нахмурившись, он заявляет:
— Я нехороший человек.
Отстранившись от меня, он добавляет:
— Ты думаешь, что такой человек, как я, заслуживает такого совершенства, как ты? Нет. Я расскажу тебе прямо сейчас, что не заслуживаю.
Он кажется расстроенным собой, покусывая ноготь большого пальца:
— Дело в том, что я эгоист. И мне плевать на то, чего я заслуживаю. Все, что меня беспокоит – это то, чего я хочу. И я так чертовски сильно тебя хочу, что сделаю все, что угодно, чтобы тебя удержать.
В моей голове звучит тревожный сигнал, но сердце машет ему руками, утихомиривая его. Еще раз.
— Ох, — я говорю так тихо, что едва себя слышу.
Я открываю рот, готовая задать следующий вопрос, когда замечаю Джо, идущего к нам с двумя мужчинами, руки которых заполнены тарелками с едой. Не могу сдержать смешок, и Твитч поворачивается, чтобы посмотреть в их сторону. Он улыбается и качает головой.
К Джо подходит еще один официант, который пододвигает дополнительный стол под все наши тарелки. В тот момент, когда он их ставит, он подробно объясняет состав каждого блюда, и из какой части Италии оно родом. Нам принесли: стейк, пасту, ньокки6, суп, тарелку сырной нарезки, и тонко нарезанную прошутто7.
Все это выглядело божественно.
Подмигивая, Джо нас оставляет, чтобы мы поели, и я не жду Твитча, накидываясь на ньокки с розовым соусом. Я люблю ньокки. Я думаю, что ньокки серьезно недооценивают. А эти ньокки – легкие и воздушные, как маленькие облачка, которые тают во рту. Я полагаю, что мое мнение нужно озвучить:
— Ньокки такие вкусные. Я думаю, это одно из самого недооцененного блюда. Люди должны знать, насколько вкусны ньокки.
Твитч жует свою пасту, и дразнится:
— Я думаю, тебе просто нравится говорить «ньокки».
Я подтверждаю его догадку, с практически королевским поклоном, тихо говоря:
— И это тоже.
К моему восхищению, мы много болтаем, и я узнаю, что Твитч сбежал из дома, потом на четыре года попал в тюрьму для несовершеннолетних, до своего шестнадцатилетия. Мне хотелось бы возразить, что эта история неправдоподобна, но по опыту своей работы, подобное я вижу постоянно.
— За что ты попал в тюрьму для несовершеннолетних? — спрашиваю я, жуя небольшой кусочек сыра.
— Нападение с нанесением побоев.
— Слишком много для ребенка за нападение.
Тут он, вспоминая, добавляет:
— Нападение на офицера полиции.
Я сжимаю губы. Да. За это могут.
Сворачивая кусочек прошутто, я вожусь с ним дольше, чем полагается:
— А татуировки?
Он пожимает плечами:
— Первую я сделал в тюремной камере, когда мне было четырнадцать. Потом это вошло в привычку, — он поднимает брови на слове «привычка». — У нас не было нужных инструментов, чтобы хорошо все сделать. Мы использовали чернила от ручки и булавки. Как правило, все они были заражены, — он смеется: — Много первичных татуировок я покрыл новыми, но у меня все еще осталось несколько, которые для меня кое-что значат. Они важны. Я сохранил их, чтобы быть уверенным, что не забуду.