Я открыто носила свои боевые раны.
Она носила их как глубокие шрамы.
Когда она скрестила руки на груди, я протянула руку и украла кусочек тоста ЭйДжея, ухмыляясь тому, как он задохнулся от возмущения. Я медленно прожевала, и мне потребовалось некоторое время, чтобы ответить:
— Ничего.
Лекси посмотрела на ЭйДжея, беспокойство отразилось на ее лице. Она была хорошей мамой. Эту женщину невозможно было не любить. Хотела бы я, чтобы кто-то вроде нее был на моей стороне, когда я была ребенком, делающим вещи, которые ребенок не должен делать. Может быть, если бы я не видела этого сама, я бы никогда не поверила, что такой человек, как она, может существовать.
Она бы боролась за меня.
Она бы боролась за меня так, как будто я была ее собственным ребенком.
В душе она мама-медведица.
— Пожалуйста, мам? — он пошел с козырей, очаровательно надув губы. Когда он поднял руки, крепко сжав их под подбородком в молитве, я поняла, что она сдалась.
Ее плечи опустились, и я улыбнулась в край кружки.
Улыбка Лекси погасла.
— Ты уверена, Молли?
Я отмахнулась от нее, вставая, чтобы отнести свою уже пустую кружку в раковину.
— Я положу кресло-бустер в багажник, прежде чем уеду сегодня. Не волнуйся. Я буду ехать ниже восьмидесяти.
Ее лицо слегка смягчилось.
— Я знаю, что так и будет.
Она не сказала это резко. Это не было угрозой или предупреждением.
Алекса Баллентайн полностью верила в меня.
Тогда мне захотелось обнять ее. То есть я бы никогда этого не сделала. Я не из тех, кто обнимается. Но я хотела этого.
Она никогда не поймет, что дала мне в тот день, когда взяла меня в свой дом, доверив мне своего ребенка. Лекси и ее странная банда друзей исцеляли что-то внутри меня, что было давно сломано и забыто.
Вместо того чтобы показать шквал непонятных эмоций, охвативших меня, я повернулась к ней спиной и сделала вид, что мою свою кружку. Не глядя на нее, я произнесла:
— Верну маленького монстра к половине пятого.
Лекси обратилась к своему сыну:
— Иди обуйся и возьми свою школьную сумку, приятель.
Когда я услышала, как она подошла ко мне сзади, и когда она появилась в поле зрения, прислонившись бедром к раковине лицом ко мне, я подняла глаза, чтобы встретиться с ней взглядом. Она почти прошептала:
— Он обожает тебя, ты же знаешь.
Она могла сказать все что угодно. Не знаю, почему она решила сказать мне это, а не спрашивать о подозрительном изменении планов на вечер, но я была благодарна за это. Благодарна за нее.
— Это чувство взаимно, Лекс.
Ее рука опустилась на мое плечо, и она слегка сжала его, прежде чем уйти. Она дошла до коридора, когда снова заговорила:
— Я знаю.
Что-то теплое и густое шевельнулось у меня в груди, и я не была уверена почему, но мне захотелось заплакать.
Я сполоснула свою кружку и поставила ее сушиться.
Зои Брэмор предстояло узнать, что, хотя у ЭйДжея и не было отца, у него была семья, которая любила его. И не все семьи связаны кровным родством.
Моя машина заскрипела, когда я припарковалась прямо перед школой ЭйДжея. Это было едва слышно из-за громкого урчания двигателя «Биг Реда», но я услышала это и нахмурилась.
Я сделала мысленную пометку проверить тормозные колодки, когда мы вернемся домой.
Подкрепление еще не прибыло, но он сказал, что будет там, и я знала, что он будет.
Я понимала, почему он оказывает мне эту услугу.
Это было из-за ЭйДжея.
Этот ребенок, этот милый, наивный ребенок, понятия не имел, какие у него связи в преступном мире или какое наследие он получил. Сын Антонио «Твитча» Фалько, вполне возможно самого опасного человека в мире в свое время. Крестник Юлия «Закона» Картера, человека, который был судьей, присяжным и палачом преступного мира. Мальчик называл Фарида «Хэппи» Ахмади, сына персидского бандита Омида Ахмади, своим дядей.
Вместе эти люди были святой троицей подполья.
Если ты добивался их расположения, ты становился неприкасаемым. На всю жизнь.
Без Юлия я бы никогда не встретила Лекси. Никогда бы не встретила ЭйДжея, и моя жизнь была бы от этого беднее.
Я была в долгу перед Юлием. В большом долгу перед ним.
Он знал это. И я знала это.
Понятия не имела, как отплатить ему, и я чертовски ненавидела быть в долгу.
Ты разберешься.
Что ж, мне, черт возьми, придется это сделать.
Подъехал черный «Хаммер», и хотя я не могла видеть, кто был внутри, я отогнала «Биг Ред», мою «Холден Торана» SL5000 — 74-го года выпуска с наддувом. Она была красавицей и всем, что у меня осталось от матери. Огромная фигура вышла из машины. Он был пугающим — я бы отдала ему должное.
Хеми заговорил, и его новозеландский акцент всегда заставлял меня смеяться.
— Привет, Молли, любимая.
На самом деле это звучало так: «Балет, Молли невозмутимая».
— Хеми. — Моя губа дернулась. — Спасибо, что пришел.
Он был чуть выше шести футов и весил около четырехсот сорока фунтов (выше 182 сантиметров и около 200 килограмм). Он внушал страх. С его бритой головой, открывающей татуированный скальп, он был совершенно пугающим. Именно поэтому я выбрала его для этой задачи.
— Дети. — Он покачал головой, выглядя слегка взволнованным. — Не стоит копаться в этой хулиганской херне.
Пузырь смеха попытался прорваться к моему горлу, но я проглотила его. Забавно, что человек, который регулярно выбивал дерьмо из людей, не любил хулиганов.
Понимал ли Хеми, что он хулиган?
Я бы сказала «нет», потому что Хеми был не самым острым инструментом в сарае, если вы понимаете, о чем я.
Когда я услышала, как дверь «Хаммера» открылась, а затем снова закрылась, я выглянула из-за Хеми, чтобы посмотреть, кого он привел с собой. Мне пришлось пристально посмотреть на второго парня, но когда он подошел достаточно близко, мой рот приоткрылся от удивления.
О нет, Хеми, ты некомпетентный ублюдок.
— Тама. — Его имя вышло хриплым и сдавленным.
— Молли, — это было все, что он произнес, грубо и коротко.
Мое сердце начало бешено колотиться.
Ему не нужно было больше ничего говорить. Я имею в виду, действительно, что еще он мог сказать?
Его незаинтересованность говорила сама за себя.
Если Хеми был пугающим, то Тама был прямо-таки ужасающим.
— О, дерьмо, — пробормотал Хеми, но на самом деле получилось: «О, сумо». Он почесал в затылке. — Думаю, что, возможно, Тама был не лучшим человеком, которого я мог взять с собой сегодня, Молл.
Мои глаза переместились на новое дополнение на лице Тамы. Его нос, подбородок и шея были татуированы в традиционном стиле Маори.
Интересно, что он сделал, чтобы заслужить это?
Когда-то давным-давно я бы имела честь спросить. Как бы то ни было, я потеряла это право. Потеряла его некоторое время назад.
Я моргнула, глядя на Хеми, сарказм сочился из моего заявления.
— Думаешь?
Не уловив этого сарказма, он кивнул один раз, прежде чем перейти к бессмысленной полуразоблачительной речи.
— Ну да, из-за истории твоих парней и всего такого, понимаешь? Например, когда ты...
Я прервала его, говоря слишком быстро и почти выкрикивая свой ответ:
— Знаю, Хеми. Я была там.
Тама был красивым мужчиной. Он носил свои длинные черные волосы традиционно, собранными высоко в узел на макушке. Однажды, целую жизнь назад, он сказал мне, что этот стиль называется «Тики».
Моя этническая принадлежность была частично Маори, частично аборигенской. В детстве я думала, что у меня будет лучшее из обоих миров, но грубое пробуждение заключалось в том, что ни одна группа не хотела видеть меня своей. Когда я спросила, почему, мне сказали, что с возрастом моя лояльность будет искажена. Чего они не знали, так это того, что, не принимая меня, они — по определению — были против меня. И я никогда этого не забуду.
Если кто-то и заставлял меня хотеть забыть о своем уязвленном эго, так это Тама.
Тама, который принял меня в свой дом, в свою постель и в свое сердце. Он поручился за меня, сражался за меня, а я предала его.
У каждого был человек, который научил их никогда не доверять своему сердцу. У Тамы это была я. Слышала, что он никогда не был прежним после того, как я ушла.