— Но цапель развелось слишком много.
Женщина побледнела.
— Не сметь препираться со мною, Луп.
Они злобно смотрели друг на друга. Его лицо походило на потрескавшуюся седельную кожу. Ее — на дрезденский фарфор. Победа, очевидно, осталась за фарфором. Луп умчался на джипе и скрылся из виду за одним из подсобных строений.
Я представился. Женщина повернулась ко мне, но из головы у нее не выходил Луп.
— Он не хочет подчиняться мне. Просто не знаю, как с ним обращаться. Живу в вашей стране больше десяти лет и до сих пор не понимаю американцев. — Говорила она со среднеевропейским акцентом, вероятнее всего — с австрийским или немецким.
— Я живу здесь больше сорока, — ответил я, — а американцев тоже не понимаю. Особенно трудно понять американцев мексиканского происхождения.
— Тогда боюсь, что помощи мне от вас не получить, — улыбнулась она, пожав своими широкими плечами.
— Что за работа у Лупа?
— Присматривать за усадьбой.
— Одному, без помощников?
— Здесь не так много дел, как может показаться. За домом и усадьбой ведут уход приходящие работники по договоренности с фирмой по обслуживанию. Мой муж не любит, когда под ногами крутятся слуги. Мне же лично слуг очень не хватает, дома у нас всегда были слуги.
— А где ваш дом?
— В Баварии, — проговорила она с ностальгическими нотками в голосе. — Под Мюнхеном. Моя семья живет в нашем доме еще со времен Наполеона.
— А сколько лет живете здесь?
— Десять. Стивен привез меня в вашу страну десять лет назад. И я до сих пор никак к ней не привыкну. В Германии слуги всегда относятся к вам с уважением.
— Луп ведет себя не как типичный слуга.
— А он и не типичный. Это моя свекровь настояла, чтобы мы взяли его. Он знает об этом. — Она вела себя как человек, которому просто необходимо перед кем-то выговориться. Похоже, она слышала себя со стороны. — Боюсь, я слишком много говорю. Но почему вы задаете мне все эти вопросы?
— Это у меня привычка такая. Я — частный детектив.
Она изучала меня.
— Со Стивеном произошел несчастный случай? Он поэтому не вернулся домой?
— Надеюсь, что нет.
Она осуждающе посмотрела на меня. Для нее я был гонцом, принесшим дурную весть.
— По телефону вы сказали, что являетесь другом Кита Себастьяна.
— Я знаю его.
— Что-нибудь случилось с мужем? Вы это хотите сказать?
— Нет. Думаю, как объяснить вам, почему я здесь. Присесть можно?
— Разумеется, но проходите в дом. Здесь на ветру прохладно.
Я последовал за нею в распахнутую стеклянную дверь, затем вверх по небольшой лестнице, после чего мы прошли по хорошо освещенной галерее, увешанной картинами. Я узнал одну картину Клее, одну — Кокошки, одну — Пикассо[6] и подумал, что нет ничего удивительного в том, что усадьба обнесена забором.
Из широких окон гостиной открывался прекрасный вид на океан, который, как казалось с такой высоты, наклонно уходил за линию горизонта. На его глади виднелось несколько белых парусов, словно бабочки на голубоватом оконном стекле.
Миссис Хэккет усадила меня в аскетическое на вид металлическое кресло, обитое кожей, сидеть в котором оказалось, однако, очень удобно.
Я рассказал о деле. Послышался шум подъезжающей машины. Хэккет затормозил у самой террасы и теперь помогал своей матери выйти из машины. Она казалась его ровесницей и одета была соответственно этому возрасту. Но если Хэккету было сорок, то его матери должно было быть по меньшей мере пятьдесят шесть или пятьдесят семь. Когда она шла по террасе, опираясь на его руку, я увидел по ее походке, что несмотря на столь моложавую внешность, прожитые годы все же дают себя знать.
Подойдя к окну, миссис Хэккет довольно вяло помахала им рукой. При виде свекрови ее, как мне показалось, совершенно покинула жизненная энергия.
Мать мне представили как миссис Марбург. Она смерила меня оценивающим взглядом увядающей профессиональной кокетки, словно определяя, сгожусь ли я на что-нибудь в постели.
Ее сын тоже посмотрел на меня холодно и оценивающе, но его интересовало другое.
— Это не вас я видел в приемной Кита Себастьяна?
— Да.
— И вы приехали за мной сюда? Зачем? Я смотрю, вы тут уютно устроились.
Он имел в виду рюмки на кофейном столике. Его жена виновато вспыхнула. Мать же заметила укоризненно и вместе с тем кокетливо:
— Стивен, я знаю, ты терпеть не можешь, когда нарушают твое уединение. Но сейчас веди себя прилично. У этого приятного молодого человека наверняка есть очень веские основания находиться здесь.
Она хотела взять его за руку. Хэккет уклонился от прикосновения, но ее попытка, похоже, все же поубавила в нем спеси. Он спросил уже более спокойно:
— И какие же это основания?
— Это идея Себастьяна. — Я сел и повторил то же самое, что несколько минут назад рассказал его жене.
Видно было, что мой рассказ огорчил всех троих. Из бара на колесиках Хэккет достал бутылку виски и, не предложив никому, налил себе солидную порцию, опрокинув ее залпом. Его жена-немка начала совершенно беззвучно плакать, волосы ее распустились и рассыпались по плечам. К ней подсела мать Хэккета и успокаивающе погладила рукой по широкой спине. Другой рукой она взялась за свою шею, закрытую креповой тканью, как свидетельство давно ушедшей молодости.
— Вы очень помогли бы нам, — обратилась миссис Марбург ко мне, — если бы предоставили в наше распоряжение все имеющиеся у вас факты. Кстати, я не расслышала, как вас зовут.
— Лью Арчер. К сожалению, я не могу прибавить что-либо существенное к тому, что уже сказал.
— Но кто эти люди? Откуда нам знать, что они вообще существуют?
— Потому что я вам говорю.
Тут вмешался Хэккет:
— А что, если вы просто ищете работу и напрашиваетесь к нам в телохранители?
— Должность телохранителя не соответствует моему представлению о достойном занятии. Если пожелаете, могу дать название хорошей фирмы. — Однако никого из них мое предложение не заинтересовало. — Разумеется, вы вольны поступать по своему выбору. Обычно все так и делают.
Хэккет увидел, что я собираюсь уходить.
— Ну, не уноситесь от нас так стремительно, мистер Арчер. Я в самом деле весьма признателен вам за то, что вы приехали. — От выпитого виски он сделался человечнее, интонация его смягчилась, равно как и выражение лица. — И конечно же я вовсе не хотел показаться негостеприимным. Выпейте.
— Мне уже достаточно, спасибо. — Я, однако, почувствовал, что стал относиться к нему с чуть большей симпатией. — Вы не получали угроз по телефону? Или писем с требованием денег?
Хэккет посмотрел на жену, и оба они отрицательно покачали головами. Он сказал:
— Могу я задать вам вопрос? Откуда вам известно, что этот, э-э, преступный замысел направлен против меня... против нас?
— Точно мне это не известно. Но у людей, о которых я веду речь, имеется план вашей усадьбы.
— Этой усадьбы или пляжного коттеджа?
— Этой усадьбы. Я счел это достаточно веским основанием, чтобы приехать сюда и переговорить с вами.
— Вы правильно поступили, — сказала Рут Марбург. У нее был приятный, слегка хрипловатый голос, как у героини вестернов. По такому голосу можно было определить, что его обладательница, хотя и располагает большими деньгами, знавала времена, когда вообще не имела ни цента. — Думаю, что мы должны оплатить мистеру Арчеру затраченное им время.
Хэккет достал из кармана бумажник и из купюр разного достоинства выбрал двадцатку.
— Это вам за потраченное время.
— Спасибо, но об этом уже позаботились.
— Берите, берите, — сказала миссис Марбург, — это честные деньги, полученные нами за нефть.
— Нет, благодарю.
Хэккет удивленно уставился на меня. Интересно, когда и кто последний раз отказался принять от него незначительную сумму. Когда я шагнул к двери, он последовал за мной в галерею, перечисляя имена создателей картин.