Выбрать главу

Констанция удивилась, когда спустя несколько дней после ее появления в пансионе к ней заглянул тот самый загадочный мужчина, который ночь превратил в день.

— Пардон… за беспокойство, — начал он вежливо, протягивая свою визитную карточку. — Но я наслышан о вашем уме, сеньора Данлап. Друг из импортирующей фирмы рассказал мне о вас — мистер Додж.

Констанция вздрогнула, услышав это имя. Мюррей и вправду прислал маленькую записку, в которой выражал свою полную уверенность в мистере Сантосе. Несмотря на деловой тон письма, Констанции показалось, что между строк она прочла те же чувства, какие Мюррей Додж выразил при их расставании…

Сантос не дал ей времени мысленно вернуться в прошлое.

— Понимаете, миссис Данлап, — объяснил он, переходя к непосредственной цели своего визита, — пришло время низвергнуть режим в Центральной Америке… Пришло время для революции, которая объединит все латиноамериканские страны в союз вроде старых Соединенных Штатов в Центральной Америке. — Он расстелил на столе карту и добавил: — Только новое государство мы назовем Веспуччия.

— «Мы»? — переспросила Констанция.

— Да… Мои… коллеги… как вы выражаетесь… У нас уже есть военное правительство со штаб-квартирой на Саут-стрит — здесь, в Нью-Йорке.

Сантос показал на карте план компании.

— Мы нанесем удар, который с самого начала парализует врага! — воскликнул он, стукнув кулаком по столу так, будто удар был уже нанесен. И после паузы настойчиво спросил: — Вы поможете нам собрать деньги?

Констанции уже давно нечем было заняться. А в такой романтичной просьбе было почти невозможно отказать.

Кроме того…

Но нет, она с самого начала выкинула из головы мысли о привлекательности молодого солдата удачи. Зато дух непокорности и сопротивления закону и установленному порядку имел над ней сильную власть. Вот и всё.

— Да, — ответила она. — Я помогу вам.

Сантос подался к ней и грациозным жестом, которому Констанция не смогла воспротивиться, галантно поднес кончики ее пальцев к губам.

— Благодарю, — сказал он с галантной улыбкой. — Мы уже победили!

На следующий день Рамон представил Констанцию остальным членам военного правительства. Было ясно, что он — лидер не только формальный, но и фактический. Его «коллеги» не были похожи на обычных вкрадчивых интриганов-революционеров, собирающихся за круглыми столами в закоптелых задних комнатах кафе на Саут-стрит, деля между собой золотые галуны, должности и доходы. Эти заговорщики показались Констанции совсем другими.

— Позвольте представить вам капитана Ли Гордона с «Аррайо», — заявил Сантос, подходя к приземистому, дочерна загорелому человеку, в котором сразу можно было распознать англосакса, много времени проводящего под тропическим солнцем. — «Аррайо» — корабль, перевозящий оружие и оборудование на тот остров… из Бруклина. Мы выбрали Бруклин потому, что там тише… На улицах по ночам меньше людей.

Капитан Гордон поклонился, не спуская глаз с Констанции.

— Меня, как и вас, миссис Данлап, привлекли к делу совсем недавно, — объяснил он и с энтузиазмом добавил: — По-моему, план замечательный! С ним мы завоюем страну!

Он смахнул пепел с сигареты с таким видом, словно имел дело всего лишь с легальной оппозицией.

Было ясно, что Констанция произвела на капитана большое впечатление, но сама она почувствовала к этому человеку инстинктивную антипатию. В его фамильярности было нечто оскорбительное, особенно в сравнении с почтительным дружелюбием Сантоса.

Констанция со всей энергией взялась за работу. Честно говоря, ее с самого начала удивило, что под революцию можно собрать деньги. Но вскоре она выяснила, что в Нью-Йорке это сделать легче, чем где бы то ни было.

Она встречалась с разными людьми, и почти всегда успешно. Было в ней нечто вызывающее доверие и привлекающее сердца. Констанция начала понимать, что женщина в таком деле имеет громадные преимущества перед мужчиной. Женщине куда легче убедить скептиков в том, что их деньги вернутся с процентами, если революция победит. Больше того — Констанция быстро выяснила, что лучше ходить на встречи одной, потому что ее личность ослабляет завязки кошельков не меньше, чем обещания уступить монополию на табак, соль, телеграф, телефон.