— Насколько часто они совершают такие путешествия? — спросил Гарет.
— Они кочевники. Этим все сказано. И на пути между Суэцем и Александрией останавливаются только в пустынных оазисах. — Говоря все это, он смотрел на Эмили. — Если решите, что сумеете терпеть лишения, это почти наверняка самый безопасный маршрут.
Гарет ожидал расспросов о том, что подразумевается под «лишениями», но вместо этого Эмили вызывающе выдвинула подбородок, бросила на него поспешный взгляд и воззрилась на Роджера.
— Так путешествие караваном позволит добраться до Александрии, не встретив служителей Черной Кобры?
Роджер поколебался, прежде чем кивнуть.
— Гарет, пойми, любой другой маршрут — и вы прямиком шагнете в их лапы. А если учесть, сколько их здесь, думаю, что силы у них немалые.
— В таком случае мы поедем с караваном, если сумеете договориться, — объявила Эмили, глядя на Гарета.
Тот наклонил голову.
— Прекрасно.
Роджер посмотрел на часы на ближайшем столике.
— Берберов легче всего застать в первой половине дня. Я поеду к ним, посмотрю, кто сейчас в лагере, и узнаю, кто уходит с караваном завтра или послезавтра.
«19 октября 1822 года.
Перед сном.
В моей спальне. Суэц. Дом мистера Кэткарта.
Дорогой дневник!
Что же, наконец я могу утверждать, что увидела некоторый прогресс в отношении Гарета ко мне. Хотя нельзя сказать, что изменения эти так уж заметны. За обедом он превратился в настоящего медведя, ворчливого и угрюмого, и все потому, что его друг Кэткарт уделял мне достаточно много внимания. Не ухаживал. Просто обычная любезность джентльмена к леди, сидящей за его столом и ожидающей соответственного отношения. Но Гарет вел себя невыносимо! И это при том, что Кэткарт ни разу не перешел границ. Не то чтобы Гарет открыто ревновал, но его недовольство было очевидным для меня и, подозреваю, для Кэткарта тоже.
Интересно, что он подумал?..
Тем не менее, хотя сегодня Кэткарт не нашел тех, кого искал, все же делает что может, а поэтому достоин моей улыбки.
Если Гарет не видит причин ухаживать за мной и добиваться моей улыбки, не стоит жаловаться, если мои улыбки будут адресованы кому-то другому.
Я не собираюсь потакать ему, особенно в его нынешнем настроении. Вряд ли он может считать Кэткарта соперником. Ведь это его я поцеловала — трижды! Если он будет продолжать бездействовать, мне придется принимать более решительные меры.
Э.».
Назавтра Гарет лениво бродил по коридорам дома Кэткарта, не зная, чем заняться. Никаких срочных дел. Ничто не требовало его настоятельного внимания. Как давно он не имел удовольствия побездельничать… недаром теперь не находил себе места. Утром он вместе с Эмили и остальными отправился на рынок, чтобы пополнить припасы. Вернувшись в дом, они второй раз позавтракали в обществе Роджера. Потом тот отправился на поиски берберских племен, раскинувших шатры за стенами города.
После его ухода Эмили вышла во двор вместе с Арнией и Бистером, который весьма серьезно воспринимал свою роль наставника Эмили. Выглянув в окно и насмотревшись, как Бистер, обнимая Эмили за плечи, держит ее руку и показывает различные приемы метания ножей, Гарет на миг пожалел, что не вызвался учить ее сам.
Но он хотел, чтобы она умела обороняться, а будь он ее учителем, Эмили то и дело отвлекалась бы.
Гарет направился в другой, более живописный дворик. Но и там не нашел ничего интересного. Раздумья о том, что сейчас могут делать его братья по оружию, отнюдь не располагали к спокойствию и ясности духа.
Думать о приспешниках Черной Кобры тоже не слишком хотелось. Он вернулся в дом и обнаружил, что ноги сами несут его в гостиную. Остановившись в арочном проеме, он увидел Эмили, сидевшую на самом большом диване среди пухлых подушек. Взор ее был устремлен в окно, лицо рассеянное, отстраненное.
Его сапоги бесшумно ступали по толстой ковровой дорожке коридора. Она не знала, что он здесь. Гарет воспользовался моментом, чтобы пристальнее рассмотреть ее: чистый профиль, нежная шея, изящные линии рук, манящие изгибы тела.
Он шевельнулся. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом.
— О чем вы думаете? — вырвалось у Гарета.
Она пожала плечами.
Ему следовало спросить, о ком она думает.
О нем? О Кэткарте?
Или о призраке Макфарлана?
И ему вдруг стало необходимо узнать правду. С тех самых пор, как он имел глупость поцеловать ее на шхуне, его одолевали вопросы: о чем она думает, чего хочет, что у нее на уме? О том, что правильно, благородно, что приемлемо в этих обстоятельствах? Или о том, что именно эти обстоятельства — причина тому, что она вынуждена общаться с ним?