Орентлицер принялся за обыск в вещах соседа. В том, что Ост немедленно позвонит ему, если Краузе вдруг выйдет из управления, он не сомневался. Поэтому Орентлицер работал спокойно.
Вещей было немного, и через полчаса Орентлицер вновь набрал номер Оста.
— Закончил, — сказал он.
— И, конечно, ничего?
— Да.
— Хорошо. Теперь дождитесь его и продолжайте, как мы условились…
Орентлицер положил трубку и лёг отдыхать.
Аскер пришёл поздно вечером. Он был утомлён, снял китель и собирался уже прилечь, когда Орентлицер, лежавший в кровати, сел и протёр сонные глаза.
— Где это вы так долго? — спросил он, зевая.
— Работа, — ответил Керимов, стаскивая сапог.
— А-а… — Орентлицер снова зевнул. — Нет ли у вас сигарет?
Керимов молча протянул ему портсигар. Обер-лейтенант взял сигарету, зажёг и выпустил большой клуб дыма.
— А с этим кончили, — сказал он.
Аскер удивлённо посмотрел на него.
— Ну, с этим, как его… с агентом! Он подох.
— То есть, его добили?
Орентлицер, не переставая наблюдать за соседом, усмехнулся, кивнул. Керимов подошёл к зеркалу, пригладил волосы.
— На вашем месте я не стал бы хвастать такими вещами, — насмешливо проговорил он.
— Ого! — Орентлицер спустил ноги с кровати. — Уж не жалеете ли вы его, милый Краузе?
— Вы дурак, Орентлицер, — спокойно сказал Аскер. — А из дураков и хвастунов вряд ли получится сносный контрразведчик. Поймите: мёртвый никогда уже больше не заговорит. Надо быть идиотом, чтобы выслеживать агента месяцами, изловить, а потом уничтожить, не выжав из него все, что он знает!
Орентлицер прикусил язык. Он знал, на какую работу назначен оберштурмфюрер, и вдруг понял, что сам себе подстроил ловушку. Ведь теперь Курту Краузе ничего не стоит так расписать дело с преждевременным уничтожением вражеского агента, что все обернётся против него, Орентлицера!
Керимов лёг спать. Сосед оделся и ушёл. Выждав минуту, Аскер встал и подошёл к окну. Он увидел Орентлицера, пересекавшего площадь по направлению к управлению абвера. Тогда Аскер подошёл к своему чемодану, присел на корточки.
С первого же дня своего пребывания здесь он устраивал так, что при запертом чемодане из-под крышки свешивалась малозаметная беленькая ниточка. Сегодня, войдя в номер, он привычно бросил взгляд на чемодан, и показалось, что ниточки нет. Сейчас он убедился, что не ошибся.
Где же она? Быть может, все дело в том, что нитку сорвала горничная, убиравшая номер? Керимов осторожно поднял крышку чемодана, оглядел вещи. Все они были сложены аккуратно, и при обычных обстоятельствах он бы ничего не обнаружил. Но теперь, когда он был насторожён, заметил небольшое, почти неощутимое нарушение порядка. Вот эту сорочку он только вчера получил из прачечной. Тогда она была тщательно отглажена, а теперь слегка смята. Не так, как обычно, уложен бритвенный прибор. А ниточка, вот она — лежит внутри чемодана!..
Керимов нисколько не волновался за результаты обыска — в чемодане, конечно, были только обычные вещи. Его встревожил сам факт — кому-то понадобилась рыться в его вещах. Зачем? Хорошо, если это сделано горничной или Орентлицером просто из любопытства…
Тут Аскер вспомнил свой разговор с соседом, задумался. Да, видимо, в чемодане рылся Орентлицер.
Аскер задумался. В памяти всплыл подполковник, вспомнилась беседа с ним в партизанском лагере. При расставании подполковник сказал:
«Не нервничайте, если обнаружите, что за вами наблюдают. Это почти неизбежно и делается в отношении большинства новых работников в порядке профилактики»
Вспомнив об этом, Аскер немного успокоился. Но все же решил, в свою очередь, изучать Орентлицера.
2
Аскер неторопливо шёл по главной улице города. Сейчас среда, вечер, семь часов без нескольких минут. Каждую среду в это время он должен совершать прогулку в район моста в центре города. Здесь в этот день и час назначена встреча со связным, если тому удастся благополучно добраться до города.
До моста было далеко. Прогуливаясь, разведчик размышлял. Вчера ему удалось кое-что разузнать о ходе следствия по поводу ликвидации штурмфюрера Морица Келлера. Дело взял под личный контроль группенфюрер Вейс, и это было тревожно. Все получилось слишком шумно. Он, видимо, сработал грубо.
Аскер поморщился: плохо!..
Назначенный на проверку людей, он оказался изолированным от других отделов управления. Не удалась и завести нужные знакомства среди сотрудников — те, раскусив, какой работой занят Курт Краузе, сторонились его. Он был окружён атмосферой холодной вежливости, за которой чувствовалась неприязнь, враждебность.
…Вот и мост. Как и было условленно с подполковником, Аскер подал сигнал — похлопал стеком по голенищу левого сапога, дважды снял фуражку и отёр лоб. С сильно бьющимся сердцем прошёлся он по мосту, купил на его противоположном конце газеты, зашёл в магазин, оглядел оттуда мост. Там были прохожие, но — не те… Связной не явился.
Разведчик купил какую-то мелочь и двинулся обратно.
По пути он завернул на почтамт; надо было справляться о корреспонденции, которая могла поступить на имя Курта Краузе.
Писем не оказалось.
— Жаль, — разочарованно протянул Аскер и улыбнулся хорошенькой девице, разбиравшей корреспонденцию.
— Сожалею, герр Краузе! — сказала работница, не без интереса посмотрев на представительного офицера.
Разведчик повернулся, чтобы идти.
— Герр Краузе, минуточку, — воскликнула девушка. — Вы ведь из управления абвера?
— Да, фрейлен. Но откуда вам известно?..
— О, я видела раз, как вы выходили оттуда… Понимаете, я хотела попросить вас… У меня скопилось много писем до востребования одному офицеру. На некоторых конвертах приводится и его чин. И я подумала, что, быть может, он тоже из абвера и знаком вам…
— Возможно, но я не понимаю…
— Боже мой, это же так ясно!.. Письма есть, а за ними не приходят. Они скопились за последние полтора месяца, и я собиралась уже отсылать их назад: у нас строгие правила. Но я сказала себе: Анни, а вдруг этот офицер в командировке? Ведь, вернувшись, он будет огорчён!..
— Как фамилия офицера?
— Сейчас. — Девушка порылась в ящике и сказала: — Фон Герхард.
Аскер вспомнил о подозрениях двух сотрудников абвера в отношении фон Герхарда, проверку, которую производил группенфюрер Вейс. Личность офицера была установлена с абсолютной точностью. И все же…
— Хорошо, — оказал Аскер. — Фон Герхарда я не знаю, но наведу справки. — Он улыбнулся. — Как, кстати, имя фрейлен?
— Меня зовут Анни Гельвиг.
Через час девушка была вызвана и, бледная от страха, сидела в служебном кабинете Аскера.
— Вы принесли все письма? — опросил офицер, рассматривая пачку конвертов.
— Да.
— Хорошо. Теперь подпишите это.
Он протянул посетительнице текст обязательства хранить молчание обо всем, касающемся писем гауптштурмфюрера фон Герхарда.
— Но я и так никому не скажу ни слова!
— Верю, но и у нас строгие правила.
Анни вспомнила недавний разговор в здании почтамта, уловила в тоне офицера шутку и рассмеялась.
— Все, — сказал Аскер. — Пропуск ваш уже отмечен. Вы свободны. Письма вернём завтра. Я принесу их сам… Кстати, что делает фрейлен сегодня вечером?
— Фрейлен свободна. — Анни Гельвиг кокетливо повела плечом.
— Я хочу повидаться с вами. Кино «Голиаф». Восемь часов. Идёт?
Девушка кивнула.
Аскер не раз собирался завести подобное знакомство. Все офицеры имели либо жён, либо дам сердца, а он был один, и на это могли обратить внимание. Сейчас представился подходящий случай.
Вечером Аскер побывал с Анни в кино, проводил её, вернулся в управление и засел за письма фон Герхарда. Они были аккуратно распечатаны и прочитаны, с каждого была снята копия.
Утром все письма, за исключением одного, самого свежего, Аскер отнёс на почтамт.