Из глубины залы донеслось рыдание, как жалоба прозвучавшее в ушах присутствующих. Джоан не могла удержаться от слез под наплывом тяжелых воспоминаний, вызванных этой сценой. Но сцена продолжалась.
«Все было так, как я говорю? – спросил председательствующий в маске. – Вы согласны?»
«Согласен».
«Прекрасно. Дальше. При всяком удобном случае вы выражали своим покровителям самую трогательную благодарность. Около этого времени у лорда Грина пропала семейная миниатюра, которую он высоко ценил».
– Я нашел вора, – раздался громкий голос Оллсмайна, заглушая фонограф. – И этот вор мстит мне сегодня!
Но изо всех концов залы раздалось усиленное шиканье.
– Слушайте, слушайте!..
Оллсмайн вынужден был замолчать.
«Никто и не думает упрекать вас, – продолжал обвинитель, – напротив, это делает честь вашей ловкости. Без вас никто бы не смог заподозрить Джо Притчелла, двоюродного брата миссис Грин, круглого сироту, которого она приютила и воспитывала».
Последние слова вызвали в зале некоторое волнение, ведь Джо Притчелл – это имя владельца Золотого острова, но шум вскоре утих.
Голос председателя суда продолжал:
«Миниатюра была найдена в вещах Джо. Мальчику тогда было пятнадцать лет. Он отрицал свою вину, но в ней не могло быть сомнения. Однако леди Джоан не захотела оставить мальчика на произвол судьбы, она только отправила его в Англию, чтобы он не жил с нею вместе, и продолжала платить за его обучение. В Англии он и живет до сих пор».
«Это всем известно».
«Вы хотите сказать, что не удивляетесь моим сведениям в этом деле. Вы вполне правы. Но есть вещи менее публичного характера, которые я знаю не менее подробно».
Оллсмайн задрожал с головы до ног. Его портрет на полотне наклонил голову. Это движение было почти равносильно признанию.
«Через некоторое время, – продолжал судья, – маленькая дочь лорда Грина и леди Джоан, которую прислуга почтительно называла мисс Маудлин, заболела какой-то странной болезнью, не то бессилием, не то сухоткой. Врачи были не в состоянии открыть истинной причины болезни. Они намекали на дурные условия городской жизни, на необходимость свежего воздуха. Ваша мать, Оллсмайн, была еще жива, и вы предложили доверить ребенка ей. Там, утверждали вы, на маленькой ферме на берегу реки Лаклана, Маудлин быстро поправится, а вам будет приятно сознание, что тот воздух, который дал здоровье вам, возвратит его и дочери ваших благодетелей. К тому же, по вашим словам, на свою мать вы вполне полагаетесь, а доверить ребенка незнакомому человеку неприятно, а иногда и опасно. Все случилось, как вам было нужно. Ребенок был отправлен к вашей матери…»
«Ну и что же дальше, – спросил с полотна Оллсмайн, – что во всем этом преступного?»
«Вы задаете весьма полезный вопрос, Оллсмайн, но немного торопитесь, – оживленно заговорил председатель суда. – Скоро я вам на него отвечу. А пока я продолжу рассказ. На лорда Грина обрушивалось несчастье за несчастьем. Сам лорд вскоре был убит на охоте. Шальная пуля попала ему прямо в сердце. И никто не узнал, кем был сделан роковой выстрел».
«Несчастный случай».
«Этот случай был не последним. Вдова едва успела оправиться от этого удара, как на нее обрушился новый. Ваша мать в ужасе приехала в Сидней и сообщила, что маленькая Маудлин упала в реку и что ее унесло течением, а тело ее не было найдено. Никто не видел, как это случилось. Нашли только опрокинутую лодку. Предполагалось, что девочка убежала с фермы, села в лодку, веревка оборвалась, ну и так далее…»
Фонограф сделал минутную паузу. Потом снова послышался голос судьи:
«Каково ваше мнение о смерти этой девочки, Оллсмайн?»
Было видно, что обвиняемый вздрогнул при этом вопросе.
Однако ответил он твердым голосом:
«Я принял то объяснение, которое вы сейчас высказали. Как и все прочие, я не знаю всей истины».
«Вы не знаете?»
Оллсмайн снова вздрогнул, а голос обвинителя продолжал:
«Отчаяние леди Джоан не имело границ. Может быть, она тоже жаждала смерти как освобождения, если бы не ваша дружба. Каждый день вы являлись к ней, осыпали ее утешениями, чуть ли не силой принуждали ее развлекаться и всюду показывались с нею вместе. Благодаря вашим стараниям молва назвала вас будущими супругами. Страх перед одиночеством, намеки знакомых, желание сохранить вашу дружбу – все это заставило ее отдать вам руку».