– А о самом себе не подумал? – спросила Джоан.
– О себе?
– Да, как ты будешь жить один, далеко от всех, на этом островке, затерянном посреди океана? Разве ты никогда не мечтал о семье, о…
Джо вздрогнул и почти резко прервал говорившую:
– Нет… Я должен отказаться от всего этого. Я принадлежу не себе, а людям, которые мне всецело доверились. Кто согласится при таких условиях связать свою судьбу с моей? Какой девушке я мог бы сказать: будьте женой человека, который, может быть, всю жизнь будет жить вдали от света, от цивилизованных центров?
– Той, на которой лежит тот же долг, – проговорил нежный голосок Маудлин.
Экс-корсар взглянул на нее. Она стояла смущенная, с опущенными глазами. Джо как будто не находил ответа. Джоан взяла его руку и вложила в нее руку дочери.
– Ради лорда Грина возьми на себя все заботы о жизни этого ребенка, который обязан тебе всем, – проговорила она растроганным голосом. – Я была виновата перед тобой, Джо, позволь мне загладить мою вину, сделавшись твоей матерью.
На этот раз молодой человек был не в силах сопротивляться. Безграничная радость осветила его лицо, и он, улыбавшийся перед опасностью, мужественно встречавший неудачи и удары судьбы, не мог удержаться от слез перед этими женщинами, любовь к которым наполняла все его существо. Вдруг послышались шаги. Кто-то быстро шел к ним, крича на ходу:
– Сэр Джеймс, сэр Джо, поспешите к нам на помощь!
Это был Арман Лаваред. Вечно смеющийся француз был неузнаваем. На его лице было написано страшное горе, и все вздрогнули, а мрачное предчувствие сжало их сердца.
– Что случилось?
– Робер сейчас убьет Ниари!
– Убьет Ниари?
– О! Это мстительное животное большего и не стоит. Но не надо, чтобы он его убивал, ведь только один Ниари может избавить Лотию от смерти.
– Что вы говорите?
– Она умирает, она уже без памяти. Чтобы ее спасти, необходимо, слышите, необходимо, чтобы Ниари согласился признать, что мой кузен – не Танис. Может быть, вам и удастся этого добиться, а мы бессильны.
– Иду, – просто сказал Джо. – Дай бог, чтобы ваше предположение оправдалось.
И в сопровождении Джоан и Маудлин Притчелл последовал за Лаваредом. Они вскоре подошли к домику Лотии. Дверь была открыта, как в любом доме, где есть покойник. Они вошли в переднюю. Из комнаты Лотии сюда доносились ее жалобные стоны. Войдя в комнату умирающей, они в изумлении остановились на пороге. Ниари, уже связанный, лежал на полу, а Робер, с револьвером в руке, склонился над ним. Черные, полные ненависти глаза Ниари не опускались перед бешеным взглядом Робера.
– Ее последний вздох, – говорил в эту минуту француз, указывая на постель, где умирала Лотия, – ее последний вздох будет и твоим последним вздохом.
Египтянка страшно изменилась, болезнь сделала свое черное дело: лицо ее обострилось; ввалившиеся щеки были почти прозрачны. Отчаяние души разрушало тело, и конец, видимо, был недалек.
Робер свирепо взглянул на вошедших и не проронил ни слова. Лотия, как под влиянием гальванического тока, выпрямилась на постели. Ее лихорадочно блестевшие глаза остановились на лице Джо.
– Озирис… Озирис! – заговорила она. – Ты пришел… ты возьмешь к себе свою несчастную дочь, унесешь в свой драгоценный дворец, полный звездного света!
Все содрогнулись. Лотия бредила.
– О, дай мне еще побыть на земле. Египет на пути к свободе, я слышу радостные крики его сынов. Они торжествуют победу!
Она в мольбе сложила руки!
– Подожди, о божественный Озирис! Победа близко. Я выполню свой долг и стану женой победителя, моего избранника.
Экстаз овладел ею.
– Прислушайся! Слышишь, какое ликование? Слышишь, священные жуки трепещут крыльями, слышишь звуки кимвалов! Ибисы летят в вышине в золотистой солнечной пыли! Все поет, все движется, все несется навстречу войску победителя! Нил плещет лазурными волнами, вздымаясь, как грудь освобожденного народа!
Возбужденный голос девушки сделал то, чего не смог сделать приход корсара. Робер поднялся, забыв о своем враге.
– Лотия! – сказал он умоляющим голосом. – Лотия, придите в себя!
Она жестом отстранила его:
– Прочь! Пусть ни один голос не заглушает восторженного гимна свободе! Египет ожил! Как гул ручья среди ущелий, как рокот морского прибоя, звучит его голос. Смотрите! Смотрите! Кони грызут удила… гремят барабаны, катятся пушки, быстро несутся конники… Как золото блестят копыта их лошадей, покрытые желтым песком пустыни! А вот и вождь – освободитель! Гордо поднята его голова, а над ней развевается пламя…