– Убирайтесь к черту! – вскричал он.
Но представителей газет было не так-то просто смутить такими пустяками.
– Не торопитесь, подумайте, – продолжали они тем же любезным тоном. – Мы подождем. Этот вопрос даже интересен с философской точки зрения. Ваши рассуждения должны быть очень занимательны. Насколько нам известно, вы первый из всех повешенных имели в своем распоряжении столько времени, чтобы разобраться в собственных впечатлениях.
Видя, что Оллсмайн молчит, один из репортеров достал портсигар и предложил сигару своему собрату, выбрал сигару себе, и оба спокойно принялись курить.
Несмотря на свой гнев, Оллсмайн понял, что приходится смириться.
– Господа! – сказал он.
– Что прикажете, сударь?
– Я готов ответить на ваши вопросы. Но, черт возьми, поторопитесь. У меня все тело затекло!
Репортер «Инстантейниос» стал задавать вопросы:
– Когда вы увидели себя на виселице, каковы были ваши мысли?
– Не из приятных.
– Я тоже так думаю. Но каково было ваше главное ощущение? Страх?
– Нет, я понимал, что моей жизни не грозит опасность.
Репортеры одобрительно кивнули.
– Это подтверждает надпись корсара Триплекса, видимо, он вполне порядочный человек.
Ничто не могло так раздражить повешенного, как этот одобрительный отзыв о его враге.
– Он – негодяй! – вскричал сэр Тоби, забыв свое напускное хладнокровие.
– Извините, – спокойно возразил репортер, – он объявляет, что не хотел вашей смерти, и вы это подтверждаете. Значит, он – порядочный человек.
– Бандит, способный на всякие гнусности! – прорычал Оллсмайн, будучи вне себя.
– Пожалуйста, повежливее, сэр. Мы не решимся опубликовать подобные отзывы о джентльмене, который с таким уважением относится к печати.
Оллсмайн закусил губу, чтобы не осыпать ругательствами и своих мучителей.
– Ну, мы подходим к концу. Последний вопрос. Напала ли полиция на след этого Триплекса?
Репортер как будто нарочно задавал такие вопросы, которые для Оллсмайна были самыми неприятными. Но, понимая, что смирение – лучшее из способов выйти из неприятного положения, он сдержался и проговорил сдавленным голосом:
– Нет, до сих пор у полиции нет никаких точных сведений.
Записав и эту фразу, репортеры спрятали карандаши и записные книжки.
– Премного вам благодарны, сэр. Теперь мы пойдем к садовнику и пришлем вам лестницу.
– Нет-нет, меня и так уже видело слишком много народу. Я не вынесу, если сюда заявятся еще и сторожа.
– Значит, вы хотите, чтобы мы сами принесли сюда лестницу.
– Если бы вы были так любезны.
– Хорошо, мы согласны, идем, дорогой собрат, освободим сэра Оллсмайна и тогда начнем свой матч.
В восторге от своей удачи молодые люди быстро скрылись в боковой аллее.
Нет никакого сомнения, что повешенный втихомолку осыпал их всеми проклятиями, которые могло только измыслить англосаксонское воображение. Теперь он испытывал уже настоящие мучения. Кровь с трудом обращалась в его онемевших членах, минуты казались ему столетиями. Наконец послышались шаги.
– Они, – пробормотал он.
Но он ошибся. На площадке появился человек, совершенно незнакомый Оллсмайну. Это был Арман Лаваред, явившийся на свидание, назначенное анонимной запиской.
При виде виселицы парижанин в изумлении остановился. Он пробежал глазами надпись на доске, украшавшей грудь Оллсмайна, и пробормотал вполголоса:
– Сэр Тоби Оллсмайн! Я знал, что англичане эксцентричны, но не думал, что они доходят до таких крайностей!
Это замечание вызвало новую вспышку гнева у повешенного.
– Убирайтесь к черту! – вскричал он, когда Лаваред поклонился и назвал себя. – Вы пришли слишком поздно!
– Извините, сейчас ровно шесть! – ответил француз, доставая часы из кармана.
И как бы в подтверждение его слов на башне раздался бой часов.
– Слышите? – спросил Лаваред.
– Не в этом дело. Став жертвой глупой шутки, я рассчитывал, что вы освободите меня, прежде чем молва об этом разнесется по городу.
– Нет ничего легче.
– Поздно, говорю я вам! Меня уже видели два репортера. Сейчас они меня снимут, но зато пропечатают об этом в газетах.
– Ну, статью можно и опровергнуть, – улыбнулся Лаваред, – это в обычаях правительства.
– Так-то так! Но есть нечто другое, чего не опровергнешь.
– Что именно?
– Фотографии.
– Не понимаю.
– У репортеров были фотоаппараты, и теперь у них есть негативы…
– От которых вы были бы не прочь избавиться?
– Разумеется… Но замолчите. Они идут.
Действительно, репортеры показались на площадке, неся в руках двойную лестницу. Подойдя к Оллсмайну, они тщательно установили ее под висилицей. Лаваред вежливо поклонился.