Гул самолетов временами оглушал. Они назойливо кружились, рассчитывая наткнуться на преследуемый корабль.
Командир снял фуражку и подставил голову ветру. Голова пылала. На палубе было совсем темно. Он ощупью нашел отвесный трап и поднялся на мостик. В тесной рубке рядом с рулевым стоял штурман. Коган был спокоен.
— К утру выйдем в море, — сказал он уверенно.
Харченко хмыкнул и ничего не ответил.
Как всегда, лихо сдвинув на ухо бескозырку, Громов вел корабль.
Глубоко под ногами мерно пульсировали машины. «Стоит прорваться в Ейск, — думал Алексей Емельянович, — и мы сгрузим свою драгоценную ношу. Тогда мы можем сказать, что не зря оставались лишние двое суток в тылу у немцев, не зря рисковали кораблем и собственными жизнями».
А впереди все мерцали и мерцали блуждающие, вспыхивающие то тут, то там огни, сбивающие с толку рулевого. Потом туман разорвался, и над кораблем засверкал ослепляющий свет: пролетевший самолет сбросил «люстру». Теперь-то «Железняков» наверняка обнаружен! Палуба содрогнулась под ногами. Фонтан воды в несколько метров высотой поднялся перед форштевнем. Командир и штурман переглянулись. У них перехватило дыхание. Толчок повторился. Вторая бомба разорвалась за кормой. Харченко машинально шагнул к рупору, ведущему в башню главного калибра, но остановился, глядя на медную трубу. Стрелять в пустоту, по невидимым самолетам, — значит окончательно обнаружить себя.
— Самый полный вперед! — приказал он машинам.
Корабль рванулся вперед. Только Громов — рулевой, знающий корабль как свои пять пальцев, чувствующий каждое его движение, слившийся с ним в одно целое, мог выдержать эту сумасшедшую гонку. Бомбы окружили корабль сплошной стеной всплесков. Они рвались то по бортам, то по носу, то по корме. Корабль встряхивало и бросало.
— Пойдите вниз и успокойте женщин, — приказал командир Когану. — Рассказывайте им сказки, пойте песни, придумайте, что хотите, черт возьми, но удержите их там, и чтобы не было истерики. На палубу не выпускать никого, хотя бы для этого пришлось применить силу. Понятно?
Миша Коган, цепкий, как кошка, метнулся по железному трапу вниз, перебежал через палубу, скрылся в люке. Крышка люка плотно захлопнулась за ним. А неистовая гонка по реке продолжалась. Бомбы со свистом ложились вокруг монитора. Вцепившись в штурвал, Громов ворочал корабль то влево, то вправо. Кильватерная струя за кормой напоминала путаный заячий след.
Только перед самым рассветом «Железняков» избавился от преследователей.
В шесть часов утра монитор вошел в Азовское море.
В тот же день в Ейске железняковцы распрощались со спасенными. Овидько и Василий Губа снесли на берег морячку Валю. Когда санитарная машина увозила ее в госпиталь, она улыбалась и говорила, что не позже чем через десять дней вернется в свой батальон. Глаза ее — сияли.
— Мы еще встретимся! — крикнула она на прощанье.
— Конечно! После победы! — ответили ей.
…Перед нами были новые битвы…
13
Да, наш корабль действительно ходит под счастливой звездой! По всем законам, и понятиям мирного времени нам давно положено лежать где-нибудь на дне реки или моря, а по опрокинутому днищу монитора должны были бы бегать крабы и раки. Судьба наша удивительна и необычайна. Наши машины, орудия, а главное — люди все выдерживают, не изнашиваются. Семьдесят матросов и офицеров после мирного Днепра прошли с жестокими боями огненные Дунай, Буг и Дон! А теперь мы, по приказу командования, с боем прорвались в Кубань. Фашист хозяйничает в кубанских степях и рвется к Кавказу. Наша задача — помешать врагу подбрасывать подкрепления и боеприпасы. Наш крошечный корабль в тылу у врага. Флот далеко от нас, в черноморских портах. Морская столица — Севастополь — в июле пала. (Мы об этом узнали по радио и склонили головы перед непревзойденным героизмом его защитников. Как мы хотели бы походить на них!) Но и тут, в широкой полноводной Кубани, среди необозримых степей, мы чувствуем себя частицей Черноморского флота со всеми его гордыми традициями. Ни один из нас не думает о смерти, хотя встречается с ней каждый день.
В кубрике я застал Василия Губу за учебником алгебры.
— Зачем вам сейчас алгебра? — спросил я его.
— Как зачем? Поотстал я. Воевать кончим, пойду учиться. Вот и нагоняю…
Читают и учатся многие, если не сказать — все. Один читает Гоголя, другой — Станюковича. Библиотечка корабля — правда, пополнять ее неоткуда — вся нарасхват. Учатся и читают. Читают и учатся. А почему? Да потому, что все на «Железнякове» уверены: пусть врагу удалось подобраться к самому сердцу России, все равно победа придет не к нему, а к нам. Мы завоюем ее собственной кровью, нашу победу. И каждый из нас живет одной мыслью: что он станет делать, когда кончится война?