— Извините, пожалуйста… что вы такое есть? Торпедный катер или, может быть, подводная лодка?
Железняковцы заразительно смеются. Перетятько кричит задорно:
— Мы-то? Монитор «Железняков»! Вот кто мы!
— Гляди ты, железняковцы?! — с нескрываемым уважением переспрашивает боцман.
Слава о маленьком бесстрашном корабле докатилась до самых дальних баз. Весь флот прочел статью о «Железнякове» в газете «Красный черноморец». Комиссар Королев принес потом эту газету на монитор, и матросы, читая, диву давались на самих себя. Газета писала:
«Этот небольшой корабль выдержал до двухсот сокрушительных атак с воздуха. Вражеские батареи выпустили по нему тысячи снарядов. Он, неуловимый, отважный монитор, как живая легенда войдет в историю Черноморского флота».
На следующее утро мощный кран поднял израненный монитор на бетонную стенку причала. Со всех кораблей — с «морских охотников», с торпедных катеров, с крейсеров и эсминцев — приходили гости — офицеры и матросы. Каждый хочет познакомиться с железняковцами, героями легендарного монитора и пожать им руки. Инженеры и техники осматривали, удивленно охая, качая головами, многочисленные ранения боевого корабля.
В эти дни железняковцы встретились с командующим флотом, адмиралом, руководившим двухсотпятидесятидневной обороной Севастополя. Невысокий, сухощавый адмирал обошел все помещения монитора и долго беседовал с матросами и офицерами.
Уходя, он сказал:
— Железняковцы! В вас горит душа черноморских матросов. Вы с честью пронесли ваш флаг через все испытания, и Черноморский флот с радостью, как братьев, принимает вас в свою семью…
Судоремонтники не теряют времени даром. День и ночь трудятся десятки рабочих, чтобы побыстрее ввести в строй искалеченный боевой корабль. День и ночь озаряет корабль голубое пламя электросварки. День и ночь вокруг стоит неумолчный вой сверл, пулеметное татаканье клепальных молотков, гулкие удары кувалд по металлу. Заклепываются пробоины, зашивается броня. Часы складываются в дни, дни — в недели…
Теперь радист Ильинов каждый день разносит по монитору счастливые вести. Освобождена родная Украина, свободна Одесса, флот снова вошел в Севастопольскую бухту. Железняковцы получают письма из родных мест. Вновь обретают они потерянных родных, друзей, знакомых.
И вдруг однажды на стенке появляется… Николай Ермаков, пропавший без вести моторист «ярославца»; его все считали погибшим.
— Коля!
— Николка!
— Ермаков!
— Да ты ли это?
— Давай, давай сюда!
Командира на корабле не было. Ермаков доложил о прибытии Когану. Моториста окружили товарищи. Обнимают.
— Ну, рассказывай, Коля, рассказывай!
— Трави, дорогой!
Ермаков, счастливый, что снова очутился на родном корабле, рассказывает на баке в кружке моряков свою удивительную историю.
Вот она.
«Железнякова» уносило от «ярославца» все дальше и дальше. Ермаков выбивался из сил. Волны бросали катер, как щепку. Вскоре монитор исчез. Где он? Что с ним? Ермаков знал одно: корабль будет стремиться выбраться из Азовского в Черное море. Надо поскорее проскочить Керченский пролив! Там, в Черном море, он встретится с «Железняковым».
Катер заливало водой. Ермаков вычерпывал ее парусиновым ведром. Он остался один в бушующем море…
Шторм прекратился. Все стихло. Лениво катились волны. Выглянуло солнце, клонившееся к закату. Ермаков взял курс на юг. Мерно работал мотор. Вокруг расстилалась голубая пустыня. То, что не видно ни одного корабля вокруг — радовало: корабли тут могли быть только вражеские.
У Ермакова почти не было с собой еды. Вооружен он был плохо, но твердо решил, что дорого продаст жизнь, если вдруг встретится с фашистами. Под вечер он увидел смутно темневший берег, услышал далекую канонаду. Ермаков понял: впереди — пролив. В темноте он, быть может, и проскочит.
Ночь на юге приходит внезапно. В небе зажглись звезды. Ермаков выключил мотор и прислушался. Снова дал ход. Катер медленно продвигался вперед. Берег был уже совсем близко. Где же пролив?
Немцы сами помогли Ермакову. Они принялись обстреливать какое-то судно. Ермаков изменил курс. Теперь — только бы прорваться!
Берега раздвинулись. Ермаков понял: пролив! Он обошел торчавшую из воды мачту затопленного корабля. О минных полях Николай старался не думать. Он положился на свой юркий катерок, который, казалось, скользил над водой.
Справа вспыхнул прожектор. Длинный луч его стал шарить по черным волнам. Вот он скользит все ближе и ближе, ненадолго задерживаясь то на потопленном корабле, то на вешке, быть может, указывающей минное поле, то на чем-то бесформенном, плывущем в волнах. Ермаков выключил мотор. Луч накрыл катер!.. Ну, теперь все! Но, не задерживаясь, острый луч скользнул дальше. Пронесло!.. Луч скользил за кормой. Теперь — вперед! Полный ход! Ермаков забыл о потопленных судах, о мачтах, торчащих над ними, о минах, притаившихся в глубине. Скорее бы вырваться! Ему казалось, что катер летит быстрее птицы, что берега раздвигаются и впереди уже темнеет безбрежная гладь моря.