Во флигеле, окрашенном в такой же желтый цвет, что и само здание, было несколько комнат. Я знал, что у директора есть семья — жена, которую я еще не видел, и сын, который, как похвастался однажды директор, работал ассистентом в одном из столичных вузов. Я постучал в дверь, на которой висела табличка с надписью «Директор», и из соседней комнаты услышал женский голос:
— Его нет.
— Спасибо! — сказал я и повернул обратно, но голос остановил меня:
— Идите сюда!
Звучал он немного странно — настойчиво и в то же время тепло. Я смущенно открыл дверь. В большой, хорошо обставленной комнате сверкала никелем инвалидная коляска. В коляске сидела женщина и приветливо смотрела на меня.
— Войдите!
Я вошел, она протянула мне руку:
— Давайте познакомимся. Меня зовут Люба. А вас как?
— Иван. Иван Тихов.
— Значит, вы — Ваньо. Рада нашему знакомству, хотя в лицо я вас знаю. Видела в окно. Садитесь.
Я послушно опустился в кресло напротив коляски. Несмотря на вежливый топ, се слова звучали не как просьба, а как приказ.
— Курите?
— Да.
— Слава богу. Закурите и, будьте добры, дайте и мне сигаретку! Какие у вас сигареты? «БТ»… Очень хорошо.
Я закурил, поднес ей сигарету, щелкнул зажигалкой. Она затянулась, прищурила зеленые, сильно подведенные глаза и заговорщицки улыбнулась:
— Мой муж, дорогой Ваньо, запрещает мне курить, но мы обведем его вокруг пальца. Как выражаются военные, вы — мой надежный щит. Согласны?
— Конечно.
Глаза ее испытующе смотрели на меня. Я ответил ей пристальным взглядом, потом с любопытством оглядел комнату. В ней почти не было вещей — лишь пианино, высокий книжный шкаф, полный книг, и длинный стол возле глухой стены. А также кресло, в котором я сидел, и инвалидная коляска. Больше ничего. Это для того, чтобы она могла свободно передвигаться, — догадался я. Это ее территория, весь ее мир плюс пейзаж за окном. Немного, черт побери!
— Человек ко всему привыкает, — произнесла она, глядя на меня сквозь табачный дым.
Я смутился, словно вор, которого поймали на месте преступления.
— Нет, я не ясновидица, — мягко добавила она, — но знаю, что вы сейчас думаете. То же, что думают все, приходящие ко мне впервые. Мы, дорогой Ваньо, только воображаем, что все мы очень разные, что каждый из нас — неповторимая вселенная, мне как-то попалось подобное выражение, но, по-моему, все это слишком преувеличено. Так как природа отняла у меня свой самый ценный дар — способность двигаться., наблюдательность моя обострилась; по лицам, жестам, интонации я могу определить почти все, что таится у человека в душе. Сейчас вы подумали: се комната — это ее клетка. Немного, черт побери! Так ведь?
— Почти, — я опустил глаза.
— Действительно, почти, потому что в хорошую погоду муж выносит меня в сад, и я езжу в коляске по аллеям… Это не бог весть что., но для меня — много. Правда, природа меняется медленно, и я вижу обычно то, что мне хорошо знакомо… Через тысячу лет эти вершины останутся все такими же. Сколько вам лет?
— Двадцать пять.
— А почему вас называют Профессором?
— В шутку… Я заканчиваю юридический факультет. Мы играем в шахматы со служащим банка Трифоновым, и я называю его доктором Эйве по имени голландского гроссмейстера, и он меня — Профессором. Как вы понимаете, и он — не доктор, и я — не профессор.
— Я знаю Трифонова. Он влюблен в Петрову. А ты — в Лелю. Можно, я буду обращаться на «ты»? Спасибо! А ты называй меня Любой. Леля — странное имя. Оно не болгарское. Может, она русского происхождения? Нет? А ты не красней, Леля — девушка что надо, я рада за тебя.
— Но, товарищ… но, Люба, мы с Лелей — хорошие друзья, наши отношения совсем нормальные.
— Ваньо! — резко и с. некоторым апломбом перебила она меня. — Самые чистые и самые нормальные отношения существуют именно между влюбленными. Запомни это! Во всей природе любовь — культ, торжество, симфония, только люди стыдятся ее и подло скрывают. Разве не так?
— Не совсем, — попытался я возразить. — Если есть любовь, зачем же скрывать ее… Но между мной и Лелей…
— Знаю… Я говорю не о вас конкретно, а вообще. Твой доктор Эйве влюблен в Петрову, Фифи в Симеонова, ты в Лелю… Мне, Ваньо, все известно. Когда смены бывают полными, мое внимание привлекают пять-шесть отдыхающих. Сейчас вас мало, и я не могу вас не заметить. Это получается как-то невольно. Будь ты на моем месте, и ты вел бы себя так же. Ты пьешь? Не отказывайся, пожалуйста! Ваш директор, уехал на вокзал, время у нас есть — больше часа. Возьмите, то есть возьми, со стола розовую коробку. Там под пряжей находится то, что нам нужно.