— О, напротив! — смущенно возразил я. — Сейчас я спущусь.
По пути я лихорадочно прикидывал, как поступить. Фифи меня просто спровоцировала и, хотя мне вообще ни с кем не хотелось гулять этим утром, отказать я уже не мог.
— Доброе утро! — глупо сказал я, подойдя к ней, и протянул руку, как будто мы не виделись целый месяц.
— Утро великолепное! — отозвалась она, так энергично пожимая мне руку, что я с удивлением взглянул на ее узкую сильную ладонь. — Вчера еще лежал снег, а сегодня — такое солнце!
День в самом деле обещал быть прекрасным. Небо было прозрачно-голубым, солнце светило по-весеннему ярко.
— Грех спать в такую погоду допоздна! — продолжала Фифи. — Ваша приятельница уже давно умчалась, другие тоже, только вы нежитесь в постели. Вы и к завтраку не выходили, да?
— А Леля? Она завтракала?
— Конечно. Так как — пойдем погуляем или вы отправитесь ее искать? Если вам не но душе моя компания, считайте себя свободным.
— Напротив, — уже с большим энтузиазмом произнес я. — Но не будет ли ревновать ваш приятель?
— Мой приятель покинул меня. Обманул, что поедет в окружной центр на станцию техобслуживания. Если бы он ехал туда, он взял бы меня с собой.
Только теперь я заметил, что «опеля» нет на месте.
— Не думаю, что он вас обманул. Станции техобслуживания — весьма неприятные заведения. Никто не знает, сколько времени потребует даже самый незначительный ремонт.
— То же самое сказал и он, и я притворяюсь, что верю вам.
Мы уже поднимались по тропинке к хребту. Фифи была худенькой и на вид хрупкой и нежной, но преодолевала крутизну с легкостью, которой даже я позавидовал. Когда наверху мы остановились, я заметил, что она ничуть не запыхалась.
— А теперь куда? — спросил я.
Мы находились в том месте, откуда обычно начинались маршруты наших прогулок: на запад — к вековому буковому лесу, на восток — по лугам над селом, а на север шла тропинка, по которой однажды после долгой ходьбы вдоль быстрого ручья мы с Лелей добрались до заброшенного туристского приюта.
— Мне все равно, — сказала Фифи, — но давайте выберем самую легкую и приятную дорогу, тем более, что до обеда у нас не так уж много времени.
— Тогда к лесу?
Она кивнула, но я, поколебавшись, изменил свое решение:
— Давайте лучше к лугам. Если повезет, наберем шампиньонов.
В эту пору невозможно найти грибы, но мне хотелось на обратном пути пройти через село. Поэтому я быстро и решительно зашагал вперед, но уже метров через сто Фифи сделала мне замечание:
— Я, Профессор, не занимаюсь спортивной ходьбой, и, если вам неприятна моя компания, вы спокойно можете меня оставить.
Разумеется, она была права, и, хотя внутри у меня кипело, я постарался возразить как можно любезнее:
— Напротив, мне очень нравится ваша компания, и, если нужно, мы будем ползти, как улитки. Хотя мне кажется, что вы выносливы, как коза.
Это сравнение вырвалось у меня совсем невольно, наверное, под впечатлением, которое произвела на меня Фифи прошедшей ночью, когда влезла в слою комнату через окно. Она удивленно взглянула на меня:
— Интересно — почему как коза? Как это понимать — как комплимент или как оскорбление?
И тогда, сам не знаю почему, я выпалил:
— Как комплимент! Я видел ночью, как вы скакали по выступу стены как пятнадцатилетняя девочка или, выражаясь образно, как молодая козочка.
— Ночью? — Она театрально округлила глаза. — По выступу?
Начав говорить, я уже решил продолжать.
— Да, этой ночью. Ровно в два часа. Бармен вошел в дверь, а вы влезли через окно.
— Бармен? Какой бармен?
— Так я называю вашего приятеля — фармацевта. Я был в саду и случайно увидел, как вы возвращались в дом отдыха.
Фифи залилась звонким, нарочито искренним смехом, напомнившим мне смех актрис старого поколения, участвовавших в спектаклях, которые мне довелось видеть.
— Вы за нами следили? Как вам не стыдно!
— Я не следил. Это вышло случайно. Для чего мне за вами следить?
— Вот и я себя об этом спрашиваю. В этом доме отдыха каждый за кем-то следит. Вы не замечали? Из-за этих убийств все с ума посходили. А директор стал настоящим психопатом. Я же вовсе не собираюсь портить в театре свою репутацию. Два года назад в наш профком пришло анонимное письмо, в котором говорилось о моем якобы аморальном поведении в доме отдыха на море, потому что я позволила себе вернуться чуть позже десяти. В конце-то концов я — человек свободный, не так ли?
— Так, — согласился я виновато, словно был автором того анонимного письма.