— Будем здоровы!
С того места, где я сидел, был виден весь зал. Фи фи время от времени кокетливо отводила двумя пальцами нежной руки непокорную прядь крашеных волос, падавшую ей на лоб. Бармен, т. е. фармацевт, сидел ко мне спиной — прямой, как у кавалерийского офицера. Я видел его голову: на самой макушке она слегка начала лысеть. Я по очереди оглядывал всех присутствующих: здесь собрались крестьяне, чьи лица были уже мне знакомы, были и сельчане, работавшие внизу, в городке, зашедшие пропустить рюмочку после трудового дня. Через час-другой все разойдутся по домам, в селе воцарится полная тишина, столь необходимая для отдыха и приятных сновидений. Было легко установить, какая тема всех занимает. Бее разговоры вертелись вокруг смерти несчастной поварихи. Наверное, за всю ее жизнь ее имя не упоминалось столько раз, сколько за один сегодняшний вечер. О Царском уже не говорили. По-видимому, никто не видел связи между двумя случаями.
Минут через десять я пил уже второй стакан вина. Вино было молодое, крепкое. Леля, словно забыв о моем существовании, с профессиональными подробностями рассказывала ветеринару о промышленном разведении мидий в Черном море. Он смотрел на нее таким взглядом, словно впервые видел женщину…
5
Я занимался до трех часов ночи. Несколько раз стучал по трубе парового отопления капитану, но он не отзывался. У меня было что ему сообщить, точнее — попросить: чтобы он разрешил мне заглянуть утром во двор жертвы. Когда мы с Лелей рассказали следователю о том, при каких обстоятельствах познакомились с женщиной, он лишь улыбнулся: разумеется, у женщины были галлюцинации! Как Царский мог на нее напасть, когда его труп к тому времени уже наполовину разложился!
К тому же мне не спалось. Вечер в корчме закончился для меня очень неприятно. Время приближалось к десяти, Фифи и Бармен встали и ушли, я сказал Леле:
— Не будем портить настроение нашему директору! Пора идти!
Однако результат был такой, словно я попросил об обратном. На столе появилась новая бутылка вина, кажется, третья по счету, ветеринар совсем впал в эйфорию, сыпал анекдот за анекдотом, а Леля его поощряла. Единственный, кто замечал мое присутствие, был корчмарь, хотя лучше бы он обратил внимание на своего зятя, забывшего, что у него есть жена, которая, наверное, его ждет. Заметив, что стакан мой пуст, корчмарь тут же устремлялся ко мне и спешил его наполнить. Наконец я не выдержал, встал и направился к выходу, ни с кем не прощаясь. К моему огорчению, это не произвело на Лелю ни малейшего впечатления. Она продолжала смотреть на этого типа, как завороженная. Вернулась в дом отдыха в час ночи, и ей хватило наглости бросить камешек в мое окно, чтобы я открыл ей входную дверь. Я, конечно, сделал это, но даже не взглянул на нее, а сразу вернулся к себе и продолжил чтение. Этот тип, конечно, был снаружи и ушел только после того, как увидел, что у нее в окне зажегся свет.
В три я щелкнул выключателем. Занятия не шли на ум, и я отложил учебник, хотя знал, что не смогу заснуть. Вообще пока я ждал возвращения Лели, да и потом я чувствовал себя ужасно, меня убивала моя нерешительность. Я отдавал себе отчет в том, что трачу попусту свободное время. Разум подсказывал мне, что самое правильное — тут же собрать вещички, сесть в «москвич», мирно стоявший под навесом позади дома, и поехать к бабуле. В конце концов, она для того мне его и подарила: мол, я уже стара, бери машину, чтоб почаще приезжать ко мне. Там я не буду отвлекаться от занятий, бабуля будет самоотверженно охранять мое спокойствие. Не бегай за женщинами — гласит одна из ее сентенций, — когда придет время, они сами тебя найдут. Но, честно говоря, я и не бегал за Лелей. Просто мы флиртовали, играли в приятную игру, еще не зная, куда она нас заведет. Мне было приятно видеться с ней, гулять, разговаривать и так далее, но сказать, что у меня были какие-то определенные намерения, значило бы соврать. Наши отношения были, как говорится, «здравствуй и прощай». Через неделю я провожу ее на вокзал, она уедет в Бургас, а я в Софию — и все дела. Если я настоящий мужчина, мне должно быть наплевать, с кем она ходит в корчму, а с кем пет. Мы не связаны никакими обязательствами.
И все в таком роде. Голова моя гудела, сон бежал от меня, как преследуемый охотником заяц. Я ворочался с боку на бок, переворачивал подушку, поправлял простыню, все время сбивавшуюся к ногам. Думал я и о капитане, чувствовал себя немного обиженным из-за того, что он не нашел свободной минуты, чтобы зайти ко мне и по-людски поговорить. В конце концов, я не был случайным знакомым, вместе мы проделали немало работы, я не какой-нибудь любитель — наоборот, он сам меня похвалил за тот случай. Завтра я выясню отношения и с ним, и с Лелей. Если, конечно, останусь до утра в этом мерзком доме отдыха.
Я чувствовал, что скоро усталость возьмет верх, в голове моей уже открывался спасительный клапан, через который вытекают нагроможденные в мозгу глупые мысли, я начал впадать в состояние невесомости, стал легким, как ореховая скорлупка, еще немного — и унесусь в благословенное царство сновидений.
Но тут случилось нечто неожиданное. Тишину разорвал пронзительный женский крик, за ним последовал тяжелый удар, звон стекла. Это было настолько внезапно, что меня словно пружиной выбросило из постели, я выскочил из комнаты и бросился в глубину коридора. В коридоре горела одна-единственная лампочка, тусклая, как лампада, — конкретное воплощение идеи директора об экономии электроэнергии, и в этом скудном освещении я успел заметить, что из комнаты номер семь выглядывает голова в железных бигуди, и из комнаты номер шесть высовывается нос коротышки Выргова, и — порой в абсурдных ситуациях в голову приходят абсурдные мысли — мне захотелось схватить этот нос и затолкать его обратно в комнату. Как всегда, дверь Лели не была заперта, я распахнул ее рывком, и мое предположение полностью подтвердилось: кричала Леля… Я увидел ее сидящей в постели в той же позе, в какой накануне вечером сидела повариха. Ночник светился, окно было распахнуто, на полу валялось одеяло и не одна, а две подушки. Тумбочка была опрокинута.
Увидев меня, Леля бросилась мне на шею и разразилась плачем.
Спустя минуту все обитатели дома отдыха, в том числе и капитан Андонов, что меня несказанно удивило, столпились у дверей. Последним появился директор, живший во флигеле; растолкав всех, он пробился в комнату и уставился на нас с глупым видом:
— В чем дело? Что здесь происходит?
Леля еще не могла говорить, и, пока я обдумывал, как объяснить, что произошло, послышался спокойный голос капитана:
— Ничего особенного, товарищ директор. Девушке приснилось что-то плохое, она стала кричать, а ее приятель прибежал на помощь. Как видите, все мы живы-здоровы.
Директор подозрительно спросил:
— А почему открыто окно?
Поддерживая версию Андонова, я спокойно соврал:
— Это я открыл. Ей нужен свежий воздух.
Бармен услужливо протянул таблетку и стакан воды. Леля выпила воду и попыталась улыбнуться. Директор энергично распорядился:
— Прошу всех разойтись по своим комнатам и не создавать паники! Женщины есть женщины. У них бывают истерики и прочее. Знай я заранее, что с вашей сменой у меня будет столько неприятностей, ни за что бы ее не разрешил!
Все любопытные послушно разошлись. Андонов чуть заметно мне кивнул: мол, надо поговорить. Я закрыл окно, задернул занавески и присел возле Лели.
— Ну, а теперь рассказывай, что случилось!
— Приснилось что-то плохое, — сказала она, вновь обретая свой самоуверенный вид. Однако я не позволил ей увильнуть.
— Говори же, мы одни, не надо бояться!
— Ты считаешь меня трусихой?
— Ты так кричала, будто тебя резали.
— Меня не резали, а хотели задушить.
— Не болтай ерунды, ты просто выпила лишнего.
— Ничего подобного, я трезва как стеклышко! Знаю, что ты мне не поверишь, но уверяю, если бы я не закричала, вряд ли бы мы сейчас с тобой разговаривали. Потому что, честно говоря, я вначале и не думала кричать, так как не могла поверить своим глазам. Я не спала — ты знаешь, когда я вернулась, — и как всегда, решила немного почитать.