— А вам откуда это известно? — спросил Бармен, т. е. фармацевт. — Вы, случайно, не пытались отравите свою жену?
Выргов промолчал, но улыбочка из скептической превратилась в презрительную. Моя же Лоллобриджида наивно оглядела присутствующих:
— Наверное, он отравился грибами. В этом лесу навалом грибов. Если вы смотрели фильм «Я, Клавдий», то помните — там все травились грибами.
— Да, но старик не был императором, — мрачно произнесла Маринкова. Наступило тягостное молчание. В тишине было слышно, как ветер раскачивает голые тополиные ветви и пригоршнями бросает в окна дождевые капли. Стоял конец ноября, и каждое утро мы ожидали увидеть вокруг снежный покров. Однако снега пока не было.
Прерывая затянувшуюся паузу, Фифи, будто в желании продолжить пьесу, сказала:
— Верно, там все травились грибами.
Ее слова прозвучали приглашением к следующей реплике, и доктор Эйве ее произнес:
— Не забывайте: кино и реальная действительность — разные вещи. Мне, например, еще не приходилось слышать, чтобы кто-то из деревенских жителей отравился грибами. Обычно это удел городских грибников-новичков, а также мнимых знатоков, отправляющихся в лес со справочниками Грибы в Болгарии. Вы, может быть, слышали, как одна профессорская семья из Софии…
— Слышали, слышали, — перебила его Вэ Петрова. — Об этой истории рассказывают лет десять, мне от нее уже плохо делается. Давайте лучше послушаем, что обо всем этом думает наш Профессор.
Она имела в виду меня, хотя до звания профессора мне так же далеко, как до Луны. Я всего-навсего выпускник юридического факультета, приехавший в дом отдыха, чтобы писать дипломную работу.
— Жизнь человека — вещь хрупкая, — глубокомысленно заметил я. — В судебной практике известны самые невероятные случаи лишения кого-то жизни. Но проблема не в том, чем и как отравлен человек, а кем и почему, если вообще был отравлен, чему я не очень-то верю. В момент эксгумации это невозможно установить. Необходимо сделать лабораторные анализы, а для этого нужно время.
— Правильно, — послышалось из прихожей, и все мы повернулись на голос. В полутьме вошедшего не было видно, но голос был знаком: он принадлежал директору дома отдыха, который шел к камину. — Был ли он отравлен и вообще была ли его смерть насильственной — об этом будет известно завтра. Пока еще ничего не установлено.
Он щелкнул на ходу выключателем. Над нашими головами вспыхнул свет, и мягкая, как кошачье мурлыканье, интимность обстановки тут же испарилась. Директор включил телевизор, проявляя трогательную заботу о том, чтобы мы не пропустили выпуск новостей. Доктор Эйве кивнул в сторону шахматной доски:
— Сыграем?
Но Леля улыбнулась ему своей подкупающе ласковой улыбкой:
— Мы с Профессором пойдем подышим воздухом.
Когда мы повернулись к выходу, я просто физически ощутил, как мне в затылок нацелены семь дул снайперских винтовок. До этого Леля никогда еще не позволяла себе такой интимности, и поэтому, как только мы оказались на улице, я спросил:
— В чем дело, моя радость?
Ветер стих и дождь перестал, но было очень холодно.
— Не хочешь немножко прогуляться? — В такую погоду?
— А что в ней особенного — погода как погода!
— Хорошо, — сказал я. — Выбирай направление! В сторону леса или в сторону села?
— Да все равно, — Леля прижалась ко мне. — Просто мне захотелось убраться из этой заплесневелой компании.
Перед домом отдыха была асфальтированная площадка, от которой отходили дороги в трех направлениях: одна — узкая дорожка, вьющаяся среди молодого сосняка, — вела к станции; другая — налево — шла к селу; третья — крутая тропинка — взбегала к вершине холма, прямо над домом отдыха.
Мы направились в сторону села. Было темно. Леля просунула руку мне под локоть.
— Если бы не ты, — защебетала она, — я бы пожалела, что приехала в этот дурацкий дом отдыха. Даже представить себе не могла, что будет такая скучища!
— Ну, это как посмотреть, — возразил я осторожно. — Я, например, здесь, чтобы готовиться к госэкзаменам, и чем скучнее, тем для меня лучше. Маринковы приехали, чтобы подлечить расстроенные нервы мужа, суфлерша — чтобы отдохнуть от театра, фармацевт — чтобы восстановить свою латынь, Виолетта Петрова — чтобы глотать свежие сырые яйца, доктор Эйве — потому, что не смог найти чего-нибудь получше, ну а ты — чтобы найти себе мужа, для чего не нужно особых развлечений. Леля укусила меня за ухо. Я взвыл от боли. Она засмеялась:
— За тебя я никогда бы не вышла замуж!
— Это мне известно, — произнес я как можно равнодушнее.
— В самом деле?
Это было сказано с таким ласковым лукавством, что у меня стало радостно на душе. Затем она добавила:
— Ты пропустил Скорпиона.
— Скорпиона?!
— Ну, того, маленького…
— Ах, Выргова… Я не знал, что ты его так называешь, Вероятно, он страдает желчнокаменной болезнью и, кроме того, женоненавистник, не предполагавший, что в такое время года в доме отдыха будут дамы.
Два километра остались позади, мы вошли в село. Я не считал, сколько в нем дворов, но, думаю, не больше пятидесяти-шестидесяти. В центре — площадь, на пей единственное общественно-административное здание, а также почта, магазин, корчма. Мы уже здесь бывали. В корчме очень уютно, и, по сравнению с подобными заведениями в городке возле станции, цены здесь ниже, а закуски — вкуснее. Мы вошли внутрь. Корчмарь улыбнулся нам с профессиональной любезностью:
— Добро пожаловать!
Все шесть столиков были заняты, но он тут же притащил два стула и устроил нас возле стойки. Затем вынул бутылку сухого красного вина.
— Будете это пить?
— Конечно!
Это самое хорошее и дешевое вино, которого не сыщешь в Софии днем с огнем. Спустя минуту появилась и тарелка с мелко нарезанной бастурмой.
— Здорово! — воскликнула Леля. Корчмарь порозовел от удовольствия.
— Для вас, барышня, — все самое лучшее!
Мы подняли стаканы. Леля улыбнулась:
— Знаешь, за что я выпью? За двенадцатый.
— За двенадцатый… что? — не понял я.
— За двенадцатый — завтрашний день! С надеждой, что ты, наконец, падешь к моим ногам и я услышу долгожданное признание.
— Леля, — сказал я. — Давай не будем шутить этими вещами! Я отношусь к будущему очень серьезно.
— Я тоже, — выражение ее лица изменилось, она коснулась моей руки. — Ты не заметил, Профессор, что о самых серьезных вещах мы разговариваем в корчме?
Наверное, так оно и было, но я на собственной шкуре уже испытал, что такое женское коварство, и теперь был осторожен. Поэтому бесстрастно произнес:
— Хорошо, пусть будет за двенадцатый. Цифра двенадцать мне правится.
Мы выпили. Леля улыбалась, а я прислушивался к разговорам сельчан. Говорили об эксгумаций. Это необычайное событие взбудоражило село, развязало все языки. За одним из столиков с подробностями рассказывали о каком-то давнишнем наводнении, когда река при половодье залила станционные постройки и железнодорожные пути. Тогда километрах в трех от станции нашли труп какого-то железнодорожника и долго не могли установить, сам он утонул или был убит, так как на голове у него была глубокая рана от удара острым предметом… Следователь расплел клубок. Человеку убили и бросили в реку, вышедшую из берегов. Причем, убили нн за что — из-за какой-то никчемной бабы, подружки отдыхающего… И так далее… И тому подобное…
Корчмарь ловко сновал между столиками, вино лилось рекой, из внутренних помещений корчмы доносился приятный аромат жарящегося на решетке мяса.
Где-то около девяти часов у корчмы остановилась машина, и в зал вошел старшина в форме. Раздалось сразу несколько голосов:
— Здорово, старшой, выкладывай новости!
— Ничего нового, — сдержанно произнес старшина, подсаживаясь к одному из столиков.