В корчме все оживленно обсуждали случай с Царским и с поварихой. Я спросил у корчмаря:
— Есть что-нибудь новенькое?
— Меня еще раз допрашивали, — доверительно прошептал он, — А тебя?
— Еще нет.
— Они тебя вызовут. Все же вы с девушкой и мы с зятем — главные свидетели. Говорят, что Райна не сама повесилась, а что ее убили и повесили на сук, как вешают освежеванного барана.
Перед моим мысленным взором всплыла висящая на крюке овечья шкура.
— Кто говорит?
— Говорят, — произнес он неопределенно. — Некоторые. Если хочешь, зайди ко мне завтра, поговорим.
— С удовольствием! — сказал я и еще раз похвалил его колбаски: — Таких вкусных я давно не ел!
— А я что говорю — лучшего мастера, чем я, здесь не сыскать!
Когда мы возвращались в дом отдыха, Леля ехидно спросила:
— О каких это девушках вы говорили с тем молокососом?
— Ты подслушиваешь чужие разговоры?
— А ты разве не делал то же самое?
— Я? Чтоб я слушал глупости, которые вы болтаете с этим паршивым ветеринаром?
— Не понимаю, почему тебе не нравится этот человек! — рассердилась Леля. — С ним я беседую на профессиональные темы.
— Ну да, конечно, вы будете разводить мидии на горных вершинах! И вчера вечером, когда он тебя провожал, вы тоже говорили о мидиях?
— Мы говорили о том, что для нас представляет интерес! — отрезала Леля и весь остальной путь не проронила ни звука.
Вот такой была наша с Лелей прогулка в село, и я все еще не мог понять, для чего мы теряем без толку время. Почему Леля хотела непременно встретиться с ветеринаром и зачем ей понадобилось мое присутствие? Ну да ладно! Влюбленный что петух: распускает перья, красуется, а все равно бежит за курицей — где она, там и он.
После ужина все отдыхающие устроились в гостиной возле камина. Доктор Эйве и Андонов, то есть товарищ Марчев, уселись за шахматы. Маринкова заработала спицами. Ее муж сел напротив камина и уставился на огонь, Фифи и Бармен занялись игрой в нарды. Суфлерша училась играть, поминутно ахая и восторженно восклицая, ее партнеру это явно было приятно, и, глядя на них, я сказал себе: а почему бы и нет? Фифи симпатична, а ему, наверное, до смерти надоела аптека с се стерильной чистотой, к тому же на безрыбье и рак рыба! Вэ Петрова, как всегда, села напротив экрана телевизора и с мрачной сосредоточенностью приготовилась смотреть экономическую передачу. Я спросил Лелю:
— Не хочешь прогуляться?
— Нет, — холодно ответила она. — Пойду к себе и буду читать.
Когда она выходила, капитан Андонов повернул голову. Возможно, они обменялись каким-то знаком, но я не уверен. Мне пришлось удовольствоваться компанией Выргова. Мы сидели на диване, он моргал глазками, словно подбадривая меня: Ну спрашивай же!
Минут пять я притворялся, что смотрю передачу. Потом, повернувшись, улыбнулся:
— Как вы себя чувствуете? Он тут же отозвался:
— Чудесно. Пока чудесно. А вы?
— Я тоже.
— Если вам скучно, — продолжал приветливо он, испытующе глядя мне в глаза, словно хотел проникнуть в мои мысли, — мы могли бы пойти к Любе и поиграть в карты, Я уверен, что она нам обрадуется.
Я не ожидал такого приглашения. Капитан сказал, что я должен охранять Лелю, но несколько позднее — начиная с одиннадцати. Кроме того, он сам советовал мне поддерживать контакт с Любой. Выргов напряженно смотрел но меня:
— Вы Любе очень поправились.
— Меня приглашает она или вы?
— Считайте, что она.
— А кто будет четвертым?
— Ее муж, естественно.
Я согласился. Предположения Выргова оправдались. Директор долго тряс мне руку, словно мы виделись впервые, и все время повторял:
— Как я рад, как я рад! Любе очень нравится, когда к нам приходят гости.
А она усадила меня напротив, глядя с материнской улыбкой.
— Сейчас мы им покажем, на что способны, дорогой Ваньо!
Игра была любительской, ставка — один лев, и мы с Любой выиграли, как мне кажется, не без помощи директора, игравшего подозрительно плохо. Ничего интересного не произошло, даже было скучновато, и я подумал, что это напрасная трата времени, потому что, играя в карты, люди почти не разговаривают, так что никакой информации не получишь. Я внимательно наблюдал за всеми. Директор был просто неузнаваем — нежный, внимательный, мягкий, как воск: «Клади козырь, птенчик, браво, птенчик». Куда только подевалась вся его фельдфебельская важность! Люба мило хитрила, мы делали вид, что не замечаем. Из тупой сосредоточенности на игре нас вывел внезапно раздавшийся собачий вой, Мы перестали играть и тревожно прислушались. Выргов встал, открыл окно. Вон повторился — раз, другой, потом смолк. Спустя немного послышался снова, но уже откуда-то издалека. Директор сказал:
— Надо убить эту собаку, а то она взбесится.
Почти в тот же миг раздался выстрел — негромкий, но достаточно ясный, чтобы мы его услышали. Я машинально отметил: пистолет ТТ-34. Вой оборвался, наступила тишина.
Люба спокойно произнесла:
— Ну что ж, с собакой покончено. Директор растерянно пробормотал:
— Как нее так? В самом деле стреляли, Кто стрелял? Кто может стрелять в такое время?
Выргов быстро закрыл окно.
— Может, нам просто послышалось? Глаза его лихорадочно блестели.
— Нет, пет, стреляли на самом деле, — заметила Люба и стала ловко сдавать карты. — Продолжим игру! Ну что вы вес остолбенели! Тут сейчас полно милиции.
Я сказал:
— А я думал, что это волк.
— Какой там волк! — снисходительно взглянул на меня директор. — Это собака Царского. Уже вторую неделю бродит, как ненормальная, людей пугает. Не знаю почему, но стала приходить и сюда, к дому отдыха.
— Говорят, это большой, страшный пес, — сказал Выргов. — Мне все хотелось увидеть его, да не удалось.
— Так ты поэтому лазил по кустам сегодня утром? — насмешливо спросила Люба.
— По каким кустам? — невинно посмотрел на нее Выргов.
— Я, дорогой, — улыбнулась она, — все вижу. Не забывай, что у меня есть окно, выходящее на северную сторону. Мне известны все тропки прелюбодеев. Если бы я не знала, что все дамы заняты, я бы решила, что и ты покатился по наклонной плоскости.
Выргов виновато заморгал. На помощь ему пришел директор:
— Ты не права, дорогая, наш друг — истинный святой. За столько лет ни одного приключения!