– Хм, попов-то хватает. Вон, чуть не в двух шагах, в шестой камере сидит аббат Фуке…
– Sacre tonnerre![9] – возбужденно воскликнул Шовелен. – Это же то, что надо! Я отлично знаю его досье. Едва лишь он окажется на свободе, как тут же помчит прямиком в Англию… с семейством… И весьма поспособствует распространению славной новости о бесчестии и позоре хвастуна Сапожка Принцессы!.. Это же то, что надо, дружище Эбер!.. Надо сделать так, чтобы он присутствовал при написании этого письма, чтобы увидел, как мы даем ему деньги – о! – мы воспользуемся и этим шансом! Надо хорошенько растолковать ему, чтобы в тот самый момент, как я дам ему приказ, он бегом отправился на свою старенькую церквуху и отзвонил к вечерне… Старый дурак будет просто счастлив… Особенно когда он узнает, что таким образом даст сигнал к освобождению и своего племянника… Вы все поняли?
– Да, гражданин.
– А все хорошенько растолковать этому старому попу сможете?
– Думаю, что да, гражданин… Он должен быть в этой комнате?.. В котором часу?
– Без четверти семь.
– Хорошо. Я сам притащу его сюда и стану с ним рядом, чтобы он не сделал ничего лишнего.
– О, он не обеспокоит вас, – осклабился Шовелен. – Он сам будет больше всех заинтересован во всем происходящем. И запомните – женщина также должна быть здесь, – добавил он с резким движением в направлении комнаты Маргариты. – Они должны стоять вместе, а вокруг них – четверо ваших ребят.
– Все понял, гражданин. Должен ли кто-нибудь из нас сопровождать гражданина Фуке, когда он отправится на Сен-Жозеф?
– Ну что вы, двоих вполне достаточно. На улицах в это время будут толпы… Как далеко отсюда церковь?
– Менее чем в пяти минутах ходьбы.
– Хорошо. Проследите, чтобы двери были открыты, а колокольные веревки в порядке.
– Я прослежу за этим, гражданин. Сколько людей должно быть сегодня вечером в этой комнате?
– Пусть вдоль всех стен стоят люди, которым вы абсолютно доверяете. Я не думаю, что возникнет какое-либо беспокойство или попытка сопротивления. Осталась пустая формальность, поскольку англичанин уже дал свое согласие. Но если он в последний момент изменит свое решение, тогда не будет ни вечерни, ни открытых дверей, ни амнистии, ни пушек, ни прощения. Женщина будет тут же отправлена в Париж и… Но он не переменит своего решения, дружище Эбер, – заключил Шовелен неожиданно изменившимся тоном. После чего еще раз очень легко и уверенно повторил: – Он не изменит своего решения.
Разговор между Шовеленом и его приятелем происходил вполголоса. Даже не из опасения, что Маргарита услышит, а просто потому, что тихий голос стал уже привычным для этого революционера, чудовищные приемы и утонченные интриги которого не позволяли ему говорить о своих делах в полную силу.
Шовелен сидел за столом посередине комнаты, как раз там, где прошлой ночью его размышления прервало неожиданное появление сэра Перси Блейкни. Стол был очищен от многочисленных бумаг, покрывавших его накануне. На нем теперь стояла лишь пара тяжелых оловянных подсвечников с сальными свечами, кожаный бювар, хорошая чернильница, коробочка с песком и несколько отточенных перьев. Все было приготовлено для написания и подписания письма.
В воображении Шовелен уже видел, как его наглый враг, этот отчаянный и храбрый авантюрист, стоит около самого стола и подписывает свое имя под приговором бесчестия. Это видение вызывало на его хорькообразном лице выражение жестокого удовлетворения и сладострастия, а в его узких и бледных глазах засияла улыбка настоящего счастья.
Он оглядел место, где должна была разыграться величайшая сцена; два солдата стояли на страже около комнаты Маргариты, два у дверей, ведущих в коридор, где ждали распоряжений еще полдюжины его личных телохранителей. А скоро вся эта компания заполнится солдатами, а он и его коллега Колло не будут сводить глаз с главного действующего лица этой драмы! Эбер же со специально отобранными людьми будет охранять Маргариту!
Нет, нет! На этот раз все предусмотрено. И уже оседланы лошади внизу, готовые сопровождать Колло с драгоценным свидетельством в Париж.
Нет! На этот раз все предусмотрено. На этот раз он должен победить. Сэр Перси Блейкни либо подпишет письмо в обмен на спасение жены и навек покроет себя позором, либо откажется от этого в последний момент и тем самым даст возможность Шовелену и Комитету общественной безопасности привести в исполнение приговор.
В этом случае позорный столб шпиона и незамедлительное повешение, дружочек, и для тебя, и для твоей жены… Ба! Да у тебя уже все равно теперь нет никакого выхода, даже если ее теперь совсем не будет.
Он оставил Эбера дежурить в комнате. У него возникло непреодолимое желание пойти и взглянуть на своего поверженного врага и попробовать по его поведению отгадать, как именно тот будет вести себя вечером.
Сэру Перси была отведена комната на одном из верхних этажей старой тюрьмы. Он совершенно не охранялся. Сама комната была приготовлена как можно более комфортабельно. Англичанин казался вполне счастливым и довольным, когда прошлым вечером Шовелен привел его сюда.
– Надеюсь, вы прекрасно понимаете, сэр Перси, что этой ночью вы мой гость, – любезно сказал ему Шовелен. – Вы свободны входить, выходить и гулять где вам заблагорассудится.
– Храни вас Бог, сэр, – весело откликнулся Блейкни, – я никогда и не сомневался в этом.
– Но леди Блейкни мы вынуждены охранять, – добавил он тихо и значительно. – Разве мы не правы, сэр Перси?
Но сэр Перси, казалось, постоянно пропускал мимо ушей все, что касалось его жены. Он лишь зевнул со своей обычной манерностью и спросил, в котором часу джентльмены во Франции имеют обыкновение завтракать.
С тех пор Шовелен его не видел. Он то и дело интересовался, как поживает английский пленник, как он спит и что он ест. Адъютант неизменно рапортовал, что англичанин прекрасно выглядит, но ест мало. Но в то же время он требует и щедро платит за то, чтобы ему постоянно таскали вино и бренди.
– Хм, – хмыкнул Шовелен. – Странные они, эти англичане. Так называемый герой на самом деле оказался обыкновенным пропойцей, который хочет оглушить себя вином перед грядущим неприятным делом…
Однако желание посмотреть на этого странного человека, героя, авантюриста или же просто-напросто счастливого дурака, стало непреодолимым, и Шовелен уже далеко за полдень поднялся в комнату, отведенную сэру Перси Блейкни.
А поскольку теперь без своего эскорта он не делал ни шагу, то его и на этот раз сопровождали двое телохранителей. Постучав в дверь, Шовелен не получил ответа. Подождав пару минут, он отослал своих людей в конец коридора и осторожно повернул щеколду.
В воздухе стоял густой запах коньяка, на столе валялось несколько пустых винных бутылок и недопитый стакан – все это подтверждало слова адъютанта. Безукоризненно одетый, роскошный сэр Перси Блейкни лежал едва ли не поперек и без того короткой для него кровати, свесив ноги и запрокинув голову, и безмятежно храпел.
Шовелен подошел к самому изголовью и стал разглядывать распростертую фигуру человека, которого повсюду называли самым опасным врагом Французской Республики.
И, что уж там скрывать, Шовелен вынужден был признать, что это действительно великолепный представитель мужской породы – длинные сильные ноги, широкая грудь, гибкие белые руки – все свидетельствовало о благородном происхождении и неиссякаемой энергии.
Лицо его с четкими и ясными линиями выражало силу, особенно теперь, без постоянной и глуповатой улыбки, которая то и дело искажала его прямые черты. На одно мгновение пульсирующим толчком у Шовелена вспыхнуло сожаление, что столь блистательная карьера должна так позорно закончиться.
Революционер вдруг ясно почувствовал, что, если бы на карту были брошены его собственная неприкосновенность и честь, он метался бы по этой маленькой комнатке взад и вперед, как загнанное животное, осыпая себя упреками и изматывая свой мозг в поисках выхода из ужасной альтернативы, несущей бесчестие или смерть.