«Конечно, учитывая положение мистера Дарси, руки Мэри должен был бы просить какой-нибудь титулованный аристократ — баронет или даже… граф, — тщеславно думала миссис Беннет. — Но, выбирать не приходится. Интересно, есть ли что за душой у мистера Тинкертона, кроме ярких сюртуков и непомерной самоуверенности?» Она пригорюнилась, приходя к выводу, что ее младшая и средняя дочери несколько поспешили с выбором мужей, забыв, что еще недавно была бы счастлива заполучить хотя бы одного такого зятя.
Глава восемьдесят восьмая, в которой выясняется, что изъявление нежных чувств тоже подчиняется правилам
«И строки письма гласили о том, что нет на свете девицы прекрасней той, к которой обращены они были…»
Розингс, 1 мая, суббота, 16:15 вечера
— Итак, что у нас дальше? — Тинкертон достал огромный ярко-розовый платок с вышитой зеленой монограммой в углу и стряхнул крошку с лацкана своего блестящего сюртука. Лакеи подали в гостиную чай, и, быстро подкрепившись несколькими внушительных размеров сандвичами и горкой бисквитов, сыщик, не дожидаясь, пока остальные в полной мере освежатся бодрящим напитком, решил продолжить заседание.
— Пожар в спальне леди Кэтрин, если я не ошибаюсь, — бодро откликнулся судья, которого несколько смирили с постулатами сыщика пара чашек горячего чая и пирожки с вишней. Он также полез в карман за платком, не заметив, как вытянул и уронил на пол вчетверо сложенный, потертый лист бумаги.
— Вы уронили, сэр? — почтительно спросил лакей, уносивший поднос, наклоняясь и поднимая сложенный плотный лист.
— Я? — испуганно сказал судья, покосившись на бумагу и пытаясь сделать вид, что видит ее впервые в жизни.
— Гррр-м… — генерал взял лист из рук лакея, развернул его и зачитал вслух:
— «Сударыня, наш путь полон терний и шипов, но однажды в жизни каждого мужчины…»… гррр-м… — он закашлялся и начал складывать лист, но леди Кэтрин, чуть не расплескав свой чай, выхватила лист из его руки.
— Что такое? — она уткнулась в бумагу и продолжила:
— «…на горизонте божественным светом загорается яркий цветок, влекущий к себе его утомленную душу…»
— Мама?! — ахнула Энн и потянула лист к себе. Леди Кэтрин отдала бумагу дочери, а сама гневными глазами уставилась на генерала, который поперхнулся чаем.
В это время Энн, к которой подошла Джорджиана, читала:
— «Это роковое мгновение, когда израненный солдат, прошедший не одно поле сражений, оказывается перед таинственным покровом, за которым скрывается влекущее его блаженство. Я старый солдат…»?! — ахнула она и с упреком посмотрела на полковника, а Джорджиана уже продолжала:
— …«и не знаю слов любви, но когда я впервые увидел вас, вы предстали передо мной, как оазис, к которому стремится утомленный, мучимый жаждой, путник…» — Тинкертон, не сдерживаясь, фыркнул, а мисс Бингли ловко выхватила листок у изумленной Джорджианы.
— Так вот, значит, откуда этот оазис? — с упреком произнесла Джорджиана, гневно взирая на смутившегося Шелли. — Вот почему я не дождалась обещаний унести меня в самый высокий замок на самой высокой скале… на белом коне?
Тем временем мисс Бингли забормотала:
— «…В пустыне моего одиночества, вы как нежная фиалка, расцветшая на камнях моей израненной души. Так может ли усталый солдат прижать этот хрупкий цветок к своему истомленному сердцу?..»
Она медленно выпрямилась на стуле, судья заерзал и вжался в угол дивана, а листок уже подхватила Китти и быстро затараторила:
— «…Может ли он излечить свои раны в живительных струях родника вашей красоты и совершенства?…»
— «…Есть ли у него надежда, что великое желание, испытываемое им, будет утолено посредством прикосновения к этому роднику?» — пробормотала Джейн, заглянув через плечо сестры, а Элизабет, подхватив эстафету, зачитала далее:
— «…Вы прекрасны, как богиня; ваши черные (голубые, зеленые, серые) глаза, как озера, в которых утопает мое сердце; ваши нежные золотые (черные, огненные) локоны, словно дремучие леса, в которых навсегда заблудился измученный странник…»
Она взглянула на Дарси, тот неловко кашлянул и переглянулся с кузеном и Бингли, которые явно чувствовали себя не в своей тарелке.
— О, господи! — Кэролайн вернула себе лист столь интригующего содержания, пробежала его глазами, взглядом василиска пригвоздила судью к месту и зачитала:
— «…Ваш нежный голос сладкой песней звучит в его грубых, привыкших к барабанному бою, ушах…»
После чего протянула листок леди Кэтрин, держа его кончиками пальцев, словно боясь испачкаться. Миледи, еще более насупившись, воскликнула:
— Не желаю притрагиваться к этому возмутительному пасквилю… Глаза… серые, черные, голубые, фиалковые… нет, ну надо же!
Тинкертон изящным движением протянул руку и забрал бумагу, развернул и щелкнул пальцами:
— И наконец… «Преклоняя колени перед вами, прошу вас не лишать усталого путника последней надежды и ответить на прямой вопрос: «Станете ли вы повелительницей моего сердца?»…
Лондонский сыщик ухмыльнулся, поклонился и недвусмысленно посмотрел на совершенно пунцовую мисс Мэри Беннет. Дамы умолкли. Леди Кэтрин более благосклонно взглянула на генерала, Кэролайн перестала шипеть, что-то выговаривая нахохлившемуся судье, а Джорджиана и Энн переглянулись и вздохнули.
— Итак, пожар в спальне леди Кэтрин, — как ни в чем не бывало, продолжил Тинкертон.
— О, только не говорите мне, что и это было случайностью, — нахмурилась хозяйка дома. — Или вы опять намереваетесь обвинить в этом мою собаку?
МакФлай жалобно заскулил и спрятал голову в коленях леди Кэтрин.
— О, нет, миледи, пес здесь ни при чем, — сказал Тинкертон. — Вы сами и явились причиной пожара, точнее сказать, ваша неосторожность.
— Я?! Да как вы… — вспыхнула леди Кэтрин.
— Гррр-м, успокойтесь, моя дорогая! — забеспокоился генерал, чуть не подавившись пирожным с взбитыми сливками.
— Сэр, я попросил бы вас выбирать выражения, обращаясь к моей достопочтенной патронессе! — вознегодовал пастор. — Никто не смеет обвинять ее сиятельство в неосторожности! Ее сиятельство — само благоразумие и аккуратность!..
— Позвольте же мне все объяснить, — не обращая внимания на выкрики с мест, заявил сыщик. — Обследовав вашу спальню, миледи, а точнее — кровать, я обнаружил возле нее обгорелые останки книги. Скажите, вы читали перед сном?
Немного успокоившись и взяв в себя в руки, леди Кэтрин смерила Тинкертона вызывающим взглядом и сказала:
— Да, я читала…
— «Рыцарь в тигровой шкуре, или Золотой бивень боевого слона», если не ошибаюсь? — улыбнулся сыщик.
Изумленный ропот пронесся по гостиной. Мистер Коллинз выглядел глубоко оскорбленным, Джорджиана одобрительно хмыкнула, отметив про себя тетушкин вкус, сестры Бингли переглянулись, еле сдерживая смех. Остальным удалось сохранить более-менее серьезные выражения лиц.
— Мама?.. — только и смогла выдохнуть Энн, потрясенно качая головой. — Вы столько раз повторяли нам, что романы — это недостойное времяпрепровождение для порядочной девушки!
— И повторю еще столько же! Этот роман о приключениях в Индии я решила просмотреть… лишь затем, чтобы знать, о чем пишут в подобных книгах, и можно ли молодым леди позволять их читать. Если бы я в этом романе обнаружила что-то слишком легкомысленное или непристойное, то была бы вынуждена вернуть ее издателю, который не следит за нравственностью подрастающего поколения. Ну и еще… — леди Кэтрин несколько замялась, — рассказы уважаемого генерала были столь увлекательны, что пробудили во мне интерес к этой загадочной стране…
— Ваше сиятельство, на свете нет вещей, о которых бы вы, в силу ума и житейской мудрости, не смогли бы составить единственно верное суждение! — пылко воскликнул Коллинз.
— Моя дорогая, вы так предусмотрительны! — восхитился генерал, припав к руке своей супруги. — А я, признаюсь, всегда был несколько удивлен вашей осведомленностью в этом вопросе.