Утром их разбудили Божена и Ли Вэй, которые выбрались нагишом из палатки. Синий вздремнул бы ещё часок, но его девушке, она всё же была человеком, хотя и переполненным ци, захотелось пи-пи. К своему полному удивлению Божена совершенно не чувствовала никакого холода, хотя шампанское, оставшееся на дне бутылки, замёрзло и превратилось в ледышку, которую теперь старательно отогревал Валерий. Она пристально посмотрела на астральных любовников, отошла от палатки и присела за острым выступом. Ли Вэй не отходил от неё ни на шаг, поскольку свалиться в низ с этой заснеженной полки было, как раз плюнуть. Вернувшись к палатке, Божена не стала спешить забираться в палатку и подойдя к Валере и Лилавати, лежащим на снегу, как на мягкой пуховой перине, удивлённо спросила:
— Неужели вам совсем не холодно?
— А тебе не холодно носиться тут по сугробам с голой попой? — Спросил её Валерий — Ты не боишься заморозить кое что? Слишком уж у тебя там короткий мех. Наверное совсем не греет.
Девушка помотала своей коротко стриженной головой и ответила нисколько не смутившись ответила:
— Мне совсем не холодно, Валера, но это ведь и понятно. Я живой человек и меня греет изнутри ци Ли Вэя.
Валери плавно воспарил в воздух вместе с Лилавати, отчего на сугробе остался отпечаток их обнаженных тел, причём снег в этом месте заметно поблескивал, протянул девушке бутылку, в которой плескалось грамм семьдесят шампанского, опустился перед ней и положив руки на её талию, уткнувшись лбом между большими, упругими грудями, приник ртом к её солнечному сплетению в точке тимуса и стал вдувать в неё свою ци. Лилавати задумчивым голосом сказала:
— Однажды Арун сказал мне, что если деви сможет взять всего лишь каплю крови того человека, тело которого будет переполнено живительной праной, то она не будет больше стареть. Только он не знал, как такое можно сделать, ведь наши тела не впитывают в себя никакой влаги, а если просто слизнуть эту каплю, то ничего не получится. Она сгорит внутри тела сильфида точно так же, как глоток молока и кусочек мякоти арбуза.
Валерий, вдохнув в Божену ещё пару вёдер своей ци, напоследок огладил круглый, теплый зад девушки и вставая спросил:
— Ну, что, Боженка, не хочешь поработать донором? Здесь поблизости околачивается двадцать шесть добрых духов горы, которую альпинисты называют счастливыми, но пройдёт всего каких-то пятьсот лет и они снова состарятся.
Девушка тут же ответила:
— Я не против, Валера, вот только как это сделать.
Валерий громко рассмеялся и воскликнул:
— По матрёшкам!
После этого он взял и вошел в тело девушки, но поскольку был на голову выше, то получилось весьма занятное зрелище. У Божены, словно бы выросла над тёмно-русой, коротко стриженной головкой ещё одна голова. Рука его тоже входила в руку девушки не полностью, но он сделал так, что эта не очень красивая рука, из грубого, мужского указательного пальца которой чуть-чуть выглядывал пальчик девушки поднялась и нацелилась ровно на то место, где у Лилавати должен бы быть тимус и приблизившись к её телу вплотную, словно аэрограф выпустила из себя золотисто-красную струйку, которая легко вошла в астральное тело сильфиды. Вскоре эта струйка сделалась золотисто-розовой и прекрасная гималайская деви громко воскликнула:
— Великий дракон, это просто какое-то чудо! Ты дал мне свою живительную прану и я не сгорела!
Голубовато-белое в рассветной полумгле тело сильфиды стало быстро наливаться золотисто-розовым сиянием. Остальных сильфид даже не пришлось звать и через четверть часа все они изумлённо смотрели друг на друга, а самый старый из сильфов, Чандан, воскликнул потрясённым голосом:
— Клянусь тебе, великий дракон Лун-Ван, на этой горе не то что не погибнет, а даже не сломает ногу ни один человек. Если кто-нибудь устанет идти, то мы просто вытащим его наверх, ухватив за рюкзак и мне плевать, что будет говорить по этому поводу ангелы-хранители тех альпинистов, которые сюда придут.
Валерий вышел из тела Божены и сказал:
— Ребята, я так полагаю, что вы запросто сможете разнести новую прану по окрестным горам и тогда люди больше не станут погибать при восхождениях на вершины.
Божена круто развернулась и обняв астрального лейтенанта крепко его поцеловала. Глядя ему в глаза, она воскликнула:
— Если при мне какой угодно поляк посмеет сказать хоть слово против русских, я надену ему на голову ночной горшок со всем его содержимым.