Мэйв отпила еще немного пива и отодвинула бокал, опираясь локтями на стол, явно увлеченная рассказом Эш.
— И они могут колдовать? Например, произносить заклинания?
Выражение лица Эш смягчилось, в нем появился проблеск веселья.
— Ты сказала, что можешь видеть будущее, и все же сомневаешься в существовании магии?
— Конечно, нет. Просто я никогда этого не видела.
Драм ничего не делал, но тут Эш повернулась к нему и выгнула бровь.
— А ты, Майкл Драммонд? Полагаю, ты сомневаешься в моих словах.
Он нахмурился. Не на нее, а просто нахмурился.
— Просто Драм. И это не имеет к твоим словам никакого отношения. Я просто вижу разницу между видением будущего и вытаскиванием кроликов из шляп.
— Не помню, чтобы на мне была шляпа.
Мэйв ткнула в него пальцем.
— Майкл, веди себя хорошо.
Эш переводила взгляд с одного на другого.
— Почему она назвала тебя Майклом?
— Это имя дала ему мама, но, когда ему исполнилось двенадцать лет, он решил, что Драм звучит круче. А потом он назвал это место в честь себя. Уверен, он считал себя очень умным. — Мэйв покачала головой, усмехнувшись. — Глупый болван.
— Это место?
В глазах его сестры сверкнуло озорство.
— Паб называется «Кожа да кости». Кожа вторая часть слова drumskin, а кость — это то, что люди использовали для игры на боуране. Традиционный ирландский бубен — drum. - она покачала головой. — Остроумный засранец.
Вместо того чтобы клюнуть на приманку, Драм осушил свой бокал и поставил его пустым обратно на стол. Это была не его идея — привести Эш в свой паб, а теперь Мэйв собиралась издеваться над ним? Она могла бы сделать это в доме их матери, у теплого камина и без присутствия того, что он хотел бы оставить мифическим существом.
— Теперь я поняла. — существо кивнуло. — Это юмористическое прозвище, связанное с игрой слов. Понимаю, что людям нравятся такие вещи.
— А что нравится тебе? — спросила Мэйв, указывая подбородком на нетронутый напиток Эш. — Ясно, что это не пиво. Может быть, ты предпочитаешь что-нибудь другое?
Драм зарычал.
— Ради всего святого, Мэйв, я позволил тебе притащить ее сюда за ответами, а не для того, чтобы ты устраивала чертову вечеринку. Ей не нужна эта чертова выпивка.
Прежде чем сестра успела наброситься на него, Эш кивнула.
— Все верно. Я хочу знать, как ты сможешь мне помочь.
— Я ничего тебе не обещал, — огрызнулся Драм.
Эш смерила его пристальным взглядом.
— И я ничего не жду от такого, как ты.
— Такого, как я? — прорычал он. — И что, черт возьми, это значит?
Мэйв положила руку ему на плечо.
— Думаю, она говорит о твоих манерах, Майкл. Подобным поведением ты вряд ли можешь гордиться. Почему бы тебе не выпить еще? Если это поможет тебе успокоиться.
— Я совершенно спокоен, — сказал он сквозь стиснутые зубы.
— Нет, ты ведешь себя отвратительно. А теперь успокойся. Сейчас же.
Его младшая сестра была недостаточно сильна, чтобы удержать его на месте, но давление на плечо, по крайней мере, напомнило ему о необходимости дышать. Он сделал это, но потребовалось несколько глубоких вдохов, чтобы взять себя в руки. Горгулья, казалось, обладала талантом его злить.
Мэйв мгновение наблюдала за ним, словно ожидая, что он разобьет свой бокал о край стола и бросится на Эш с зазубренными осколками. Но эта идея не пришла ему в голову.
Правда.
Наконец, удовлетворенная, она повернулась обратно к Эш.
— Я правда думаю, что мы можем тебе помочь. Более того, думаю, нам было суждено это сделать. Я говорила, что вижу не одно будущее, пока все не уладится, но единственные, кто не сгорят в огне, — это все мы.
Драм сел на стул. И разве это не было, словно ударом в живот?
* * *
Эш сдерживала свое нетерпение. Инстинкт приказывал ей охотиться, искать, сражаться, как и положено ее виду. Она не разбиралась в стратегиях и еще меньше понимала, что в этом мире что-то не так.
Она рассказала людям правду о своем роде. Она была одной из семи Стражей, каждый из которых призывался всякий раз, когда Тьма угрожала миру людей.
Обычно Страж сражался до тех пор, пока его противник не был повержен, после чего личный Хранитель возвращал его в каменное состояние и ждал, пока он снова не понадобится. Каждый из семи Стражей был, по сути, бессмертен: он спал и просыпался, и так до бесконечности.