У Драма же от Аббатства всегда бежали мурашки по коже. Он никогда не чувствовал себя спокойно в тени громадных известняковых зданий, холодный серый цвет камня был испещрен черными пятнами, которые, как он знал, появились в результате сырой дублинской погоды и многовекового загрязнения воздуха.
Но для него они всегда выглядели как гниль, сочащаяся из пор этого места. Земля под ногами казалась ему гораздо менее освященной, чем предполагалось для Церкви. Конечно, учителя и другие люди всегда называли его чудаком.
Правда заключалась в том, что его семья любила фантазировать. Его бабушка выдумала несколько случаев полиомиелита среди родственников и друзей задолго до того, как была изобретена вакцина, а по слухам, ее бабушка однажды выдумала, что пассажиры на борту непотопляемого корабля, плывущего из Англии в Нью-Йорк в 1912 году, могли бы решить свои проблемы до того, как наступит прилив.
Драм не мог поклясться в достоверности ни одной из семейных историй, но он точно знал, что припарки его старшей сестры Сорши вылечат инфекцию быстрее, чем любой антибиотик, который она могла прописать, и что Мэйв, при всей своей невнимательности к окружающему миру, всегда знала, когда зазвонит телефон, и кто будет на другом конце провода.
Она также знала, когда кто-то из ее знакомых заболеет или получит травму, кто из кандидатов победит на выборах, у кого родится ребенок какого пола, сколько весит, в какое время и в какой день. Это сводило с ума семейных создателей коэффициентов.
Драм никогда не видел даже проблеска будущего… спасибо небесам за маленькие приятности… но, если бы на него надавили, он был бы вынужден признать, что видит кое-какие вещи, находит вещи. Иногда.
В данный момент ему была хорошо видна территория аббатства, хотя небольшой туман заслонял все вокруг. Он окутывал кусты и статуи, стелился между деревьями и расступался, как шепот, когда показалась фигура Мэйв, мчавшаяся к нему.
Уголок рта Драма приподнялся, и он приоткрыл губы, чтобы подразнить ее за то, что она вообразила, будто у него есть страницы, которые нужно изучить, когда фонарь с соседней улицы осветил ее лицо. Яркий свет ламп потускнел к тому времени, когда он заметил похожие на лань глаза и узкий заостренный подбородок Мэйв на фоне цепляющихся теней, но этого было достаточно, чтобы показать Драму, что что-то очень и очень не так.
— Майкл. — настойчивость в ее голосе перекрывала стук каблуков ботинок по мощеной дорожке и заставляла его живот напрягаться. — Быстрее! Мы должны уехать. Сейчас же.
Она даже не остановилась, чтобы поприветствовать его, а просто вцепилась в его локоть и потащила в ту сторону, откуда он пришел четверть часа назад. Таща его за собой, как мул тащит плуг, она свернула с дорожки и скрылась в тени между часовней и оружейной, пристроенной к соседнему переоборудованному лазарету.
Он споткнулся о неровный участок земли, но тут же выпрямился и поспешил за ней. Кровь в его жилах, казалось, горела от нахлынувшей энергии, а волосы на затылке встали дыбом. Драм пытался успокоить себя тем, что зловещие слова сестры и ее паника оказались просто заразными, как зевота, но комок в животе не ослабевал.
— Мэй, помедленнее, — сказал он, освобождаясь от ее хватки. — Скажи мне, что привело тебя в такое состояние, любимая. Что происходит?
Она покачала головой, не удосужившись взглянуть на него.
— Просто поторопись. Нам нужно попасть домой. Что-то должно произойти.
Его сердце бешено заколотилось.
— С кем?
— Это просто произойдет, Майкл. Поторопись.
И поэтому он поторопился. Мэйв никогда не ошибалась.
Драм позволил сестре провести его через темноту под стеной часовни. Она, казалось, нависала над ними, наклонившись под опасным углом. Каменные подпорки заскрипели, как старое дерево, а кричащие лица статуй смотрели на них сверху вниз, как сказочные ведьмы.
Господи Иисусе. Он сошел с ума, или в сегодняшнем пироге с говядиной были совсем другие грибы?
Мэйв крепче сжала его руку, ее короткие ноги преодолевали расстояние с такой скоростью, что ему приходилось напрягаться. Она бежала так, словно за ней гнались собаки, и хотя он не видел ее лица, но чувствовал, как от нее исходят тревога и страх, словно пар от ее дыхания в прохладном воздухе. Он почти видел ее, и это было не то Зрение, которым обладал Драм.
— Давай, давай.
Он услышал слова сестры, прозвучавшие сквозь стиснутые зубы, но не мог понять, обращается ли она к нему или ко всей Вселенной в целом. Мэйв никогда не могла похвастаться большим терпением.