– У вас что, так свободно с посещением? – удивился я.
– Наверное, также, как у вас, – хмыкнула она. – Станет жуликов меньше, если вы будете целый день торчать в кабинете? Журналиста ноги кормят. А в отделе постоянно должен находиться только дежурный.
– И все? Больше она не появлялась?
– Появлялась, но уже в субботу.
– В выходной?
– Да. Видите ли, суббота у нас... Как бы поточнее объяснить? Полувыходной, вот. В воскресенье-то газета выходит! Но накануне в редакции обычно бывают только те, кто имеет отношение к завтрашнему номеру. Дежурят или материал у них идет. Я как раз дежурила.
– А у нее, стало быть, шел материал?
– Нет. Ничего у нее не шло. Но она явилась часов около десяти вечера, я даже не знаю, зачем. Забежала на минуту к себе, в свой закуток, потом пошла к нам, в дежурную бригаду, мы покурили, поболтали о том о сем. Про то, как будем справлять ее день рождения, не поехать ли в воскресенье купаться в Серебряный бор и так далее.
– И что она ответила насчет купания? – насторожился я, услышав слово “воскресенье”. В этот день и произошло убийство!
– Ничего определенного, – пожала плечами Петрова. – Сказала, что не может, что у нее какие-то дела. Какие – понятия не имею, – добавила она, предупреждая мой вопрос.
– А кто может иметь понятие? Она снова пожала плечами.
– Пырсикова – нет, мы с ней вчера уже раз сто это обсуждали. Чиж – то же самое.
– Чиж?
– Наш заведующий отделом. Его сегодня не будет, а завтра можете с ним поговорить.
– Ну, хорошо, – сказал я, доставая записную книжку. – Давайте по порядку. Каких ее родственников и знакомых вы знаете?
– Родственников точно никаких, – ответила Петрова. – У нее, по-моему, в Москве никого и нет.
– А где есть?
– Она сама из Свердловска. Я по ее рассказам поняла, что после смерти матери ей там все так обрыдло, что она сменяла квартиру на комнату в Москве и переехала сюда. Училась на вечернем в университете и работала. Работ пять сменила: жизнь узнавала. На стройке была, медсестрой, няней в детдоме. Последний раз, кажется, секретарем в суде. Ну, это все, наверное, в личном деле есть. Потом закончила институт и пришла к нам.
Вернулась Пырсикова, успевшая привести себя в порядок и даже вроде бы подкраситься.
– Лора, товарищ интересуется знакомыми Ольги. Пырсикова беспомощно посмотрела на Петрову, на меня и страдальчески наморщила лобик.
– Знакомыми? У нее миллион был всяких знакомых. Все время кто-то ей звонил, она кому-то звонила. Но... но мы не прислушивались.
– Во-во, – иронически поддержала Петрова, – не прислушивались. Все мы друг к другу не прислушиваемся – жизнь такая. А кинешься – ничего толком не знаем про человека, с которым два года проработали. Тьфу!
– Ну почему ничего, Тата? – с неожиданной горячностью стала ей вдруг возражать Пырсикова. – Почему ничего? Оленька была удивительно отзывчивый человек, никогда ни в чем не откажет, всегда, если надо, поможет, дежурством поменяется, последний трояк отдаст! Она... она была очень добрая, наша Оленька... – Мне показалось, что толстушка снова сейчас заплачет, но ей удалось сдержаться.
– Вот недавно говорит: если, говорит, разбогатею, всем нам троим куплю сапоги на “манной каше”. И ведь купила бы, не сомневайтесь!
– А с чего это она собиралась разбогатеть? – осторожно спросил я.
– Не знаю, – развела руками Пырсикова. – Да разве в этом дело?
На всякий случай я сделал у себя пометку.
– Лора, – презрительно скривила губы Петрова. – Ну что ты воешь, будто уже поминки. “Добрая, отзывчивая, хороший работник...” Еще про общественные нагрузки вспомни! Товарища дело интересует. Рассказала бы лучше про звонки.
– Да! – встрепенулась Пырсикова. Глазки ее мгновенно высохли и заблестели по-иному. – Что я за дура! Вот это действительно может вам быть интересно. Значит, так. Примерно недели две назад раздается вот здесь звонок. – Она показала на телефон, как бы призывая его в свидетели.
– Я беру трубку, мужской голос говорит: “Будьте любезны, можно попросить Ольгу Васильевну Троепольскую?” Приятный такой баритон, вежливый, я бы даже сказала, интеллигентный. Знаете, бывает, про актера, который в кино за кадром текст читает, говорят, что у него умный голос. Так вот это именно такой голос и был – умный...
– Не трепись, Пырсикова, – оборвала ее Петрова. – Говори по делу или дай, я расскажу. Мне, кстати, этот голос никаким особым не показался.
– Он, что же, не один раз звонил? – спросил я, чтобы не дать им уйти в сторону.
– Ну конечно! – сказала Лариса. – В том-то и дело! Слушайте дальше. – Она уже, кажется, вошла в роль рассказчика детективной истории и не могла обойтись без отступлений и затяжек. – Я беру трубку, он просит Ольгу. Пожалуйста. Она подходит, говорит: “Да, я”. Потом целую минуту слушает молча, я только вижу, у нее лицо прямо зеленеет, а потом...