– Не говорила, – вздохнула та, – и правильно делала. Между нами, как вы говорите, не для протокола, Ольга писала-то неважно. Она фактуру собирала блестяще, мозги у нее были повернуты на проблему хорошо, а вот материал слепить у нее не очень получалось. Вечно мы с Чижом переписывали что-то, доделывали.
– И все-таки, вы ей завидовали, а? – догадываясь, поинтересовался Северин.
– Завидовала, – неожиданно легко согласилась Петрова. – Я старая черепаха Тортилла и очень хорошо понимала, что она-то еще научится писать, а я уже не научусь... Вот так, как она...
– Неужели это так сложно? – совершенно искренне удивился я.
– Представьте себе! А еще представьте себе, что среди журналистов это очень мало кто умеет.
– А мне всегда казалось, что в этом самая соль вашей работы, – заметил иронически Северин, – вскрывать недостатки, обнажать пороки...
– Казалось правильно. И сейчас, между прочим, с нас, наконец, стали ее, кажется, спрашивать – оттуда, сверху. – Она довольно неопределенно ткнула пальцем в потолок. – Раньше... Раньше тоже спрашивали. Но если не выполняли, никто не сердился слишком сильно. Я двадцать лет работаю в газете, можете мне поверить. Ведь как делается критический материал? Пойдите в суд, в прокуратуру, в милицию, в народный контроль, в торговую инспекцию, вообще в любой проверяющий, контролирующий, карающий орган. Материала – вагон, бери на любой вкус и пиши судебный очерк, моральную статью, поднимай проблему. Надо лишь уметь сделать правильные выводы, ну и можно еще врезать кому-нибудь, кому недоврезали, на ваш вкус, до вас. Нет, такая публицистика тоже должна существовать, даже обязана. Но только такая?..
Мне показалось, что Петрова что-то уж очень сильно вошла в раж, а главное, отвлеклась от темы.
– Понятно, – сказал я, стараясь интонационно подвести итог ее выступлению. – Значит, Ольга была журналистом того типа, который сам, так сказать, ищет недостатки и сам их вскрывает. Какой проблемой она занималась последнее время?
У Пырсиковой снова сделалось растерянное лицо, а Петрова, на глазах остывая, вяло пожала плечами.
– Кажется, что-то с книгами. Точно не знаю. Может быть, Чиж?
– Букинистическая торговля, – объявил Северин, поднимая для всеобщего обозрения Ольгин блокнот. – Тут есть весьма интересные наблюдения. Нет только одного, по крайней мере, я пока не нашел: какими именно магазинами она интересовалась?
Женщины молчали.
– Так, – сказал Стас. – Жаль. Тогда такой вопрос: имя Щура вам что-нибудь говорит? У Ольги оно записано в календаре как раз позавчерашним числом. А? Нет? Снова жаль. Еще вопрос. В тот пень, когда вы ждали Ольгу, в день ее рождения... Кстати, сколько ей исполнялось?
– Двадцать пять, – сдавленным голосом пролепетала Пырсикова.
– Двадцать пять, – повторил Северин. – Круглая дата. Так вот, в тот день кто-нибудь звонил?
– Не то слово! – всплеснула руками Пырсикова. – Обзвонились! Наверное, все хотели поздравить.
– А что-нибудь ей передавали?
– Не-ет. Вот только одна старушка с таким дребезжащим голосом... Постойте, я же записала, у нее имя совсем простое... – Пырсикова бросилась искать на своем столе и нашла. – Вот! Анна Николаевна. Просила передать, что звонила и поздравляла. И еще мужчина какой-то звонил ближе к вечеру. Я его запомнила, потому что он перезванивал раза четыре.
– Не назывался, конечно?
– Нет, но мы с ним даже немного беседовали. Он явно был в курсе, что у Ольги день рождения, голос у него мне показался каким-то испуганным или встревоженным, что ли...
– Пырсикова, не фантазируй, – опять оборвала ее Петрова. – Небось это был тот самый, с которым она собиралась в ресторан.
Мы с Севериным многозначительно переглянулись, а Петрова, уловив, видно, наше переглядывание, сказала оправдываясь:
– Так ведь вас в основном предыдущие дни интересовали... Мы ее спрашивали, куда она вечером в день рождения денется – все-таки дата, а у нее-то коммуналка, скандалы с соседями постоянные. Лора, вон, даже к себе ее звала. Но Ольга сказала, что идет в ресторан, как она выразилась, в очень узком кругу. Я так поняла, что просто вдвоем с мужчиной.
– Вы хоть что-нибудь о нем знаете?
– Ни малейшего представления! Хотя... Как раз в тот день... В субботу... Она пришла в новом платье и с новой сумкой. Ну, мы, конечно, на нее накинулись, стали подкалывать: дескать, не иначе, как богатый любовник завелся. А она только смеялась и говорила: секрет, потом расскажу.