На прохладной и сумрачной лестничной площадке Лёша, оставшись без присмотра старших, первым делом смачно выругался. Жадно и от души — аквалангист, вернувшийся с глубины, дорвался до свежего воздуха.
- Тут такое дело, - заявил он без предисловий. - Пятёрку не займёшь?
Угрюмов молча достал несколько смятых купюр из кармана джинсов.
- Держи.
- Я как только, так сразу.
- Не переживай.
- Хорошо у вас в Сибири зарабатывают. Лопатой деньги гребёте. А здесь...
- Так ты завербуйся. Там кадры тоже нужны.
- Да я бы с удовольствием. Только куда с этими...
Он мотнул головой, показывая предполагаемое направление к дому, где его ждёт супруга на сносях.
- Ну, тогда смирись.
- Не ехидничай.
Он колобком покатился вниз по лестнице, пренебрегая лифтом.
***
За три месяца до окончания института Угрюмова отправили на преддипломную практику в Ленинград. Тогда это название не значило для него ровным счетом ничего. Город, наверное, большой, наверное, красивый. Мало ли их на Земле? Однако то, что открылось ему в реальности, перевернуло его мир. Зачаровывала чуждая «русскому духу» архитектура, эти ночные фокусы с мостами создавали ощущение какого-то сказочного балагана, бесконечные набережные обладали удивительной притягивающей силой. Угрюмов бродил по городу ночами, отсыпаясь днём в пустых вагонах, к которым был приставлен в качестве члена бригады слесарей-ремонтников.
Трамвайное депо имени Блохина на Петроградской получило от него мало пользы, но их вынужденный временный союз был обязательным для обеих сторон. Почему предприятие назвали в честь футболиста киевского «Динамо», к тому же всё ещё живого, Угрюмов стеснялся спросить у коллег, и только месяцы спустя узнал, что у прославленного спортсмена имелся менее известный однофамилец-революционер.
Настоящую же практику Угрюмов проходил в метро по выходным, потроша сумочки и карманы. В то время для него это занятие служило чем-то вроде хобби. Он часто возвращал украденное владельцу, если находил его достойным симпатии или сочувствия. Так случилось и с Ириной. Он стал беззастенчиво рассматривать её, вгоняя в краску, потом приблизился, вытащил кошелек...
- Девушка, это не ваш?
- Ой! - рванулась она к осиротевшей сумке.
Долго его благодарила и хлопала растерянно глазами. Она показалась Угрюмову чересчур интересной, чтобы пройти мимо. Через три месяца они поженились.
Угрюмов взял открепление от распределения по причине женитьбы на ленинградке и поступил на работу (о, чудо!) в депо имени Блохина. Из Купчино дорога неблизкая, зато хороший район и коллектив знакомый.
Поставили его мастером над бригадой трудяг. Они в Питере, не в пример сибирским, все начитанные, рассуждающие, имеющие мнение, амбиции и капризы. Предоставить их самим себе, как Угрюмов изначально предполагал, не получилось. Они желали его деятельного присутствия и участия, а он продолжал спать по старой привычке в пустых вагонах, ожидающих выхода на линию. Застигнутый уборщицей или начальством он лишь искал новое место уединения и на дружескую критику не реагировал.
Последовали выговора с занесением и без, увещевания, угрозы. Угрюмов молча улыбался и прогуливал смены полностью, не удосуживаясь отметиться на проходной для хотя бы видимости приличия. Пополнял коллекцию кошельков, шатался по барахолкам, отыскивая диковинные безделушки и полезности. Его долго терпели, больше года. Потом предъявили тридцать третью и выгнали взашей.
Чихать он хотел на их дурацкие статьи, но Советский Союз — не место для тунеядцев. Уголовный Кодекс тому подтверждение. Задушевные беседы с участковым приобрели постоянный характер, накаляясь с каждым разом. Изображать вынужденно отдыхающего не получалось — газеты пестрили предложениями вакансий. Угрюмов завидовал загнивающим империалистам с их безработицей и тихо ругался про себя.
В семье пошёл разлад. Ирина гнала его с дивана, тёща пилила на свой манер, пыталась воспитывать. Он прятался от чрезмерного женского внимания в кабаках, но всё равно каждый раз приходилось возвращаться в этот нескончаемый вялотекущий ад за порцией нравоучений и презрения.
Они развелись, не отпраздновав и двух лет совместной жизни. Детей не нажили, а весь скарб он оставил ей — зачем ему обуза, которую в любой момент можно заиметь снова? Угрюмов вернулся в родной город, где ухитрился устроиться в троллейбусное депо, несмотря на компрометирующую запись в трудовой. Там ему на некоторое время удалось раствориться в толпе прочих бездельников, но он неожиданно погорел на другом.
На дворе и в помещениях вверенного ему хозяйства валялось разное добро. Оно лежало годами, невостребованное, медленно приходящее в негодность. Сработал старый добрый принцип: наказывают тех, кто попался. Угрюмов вывез на левом грузовике катушку с кабелем и загнал его какому-то колхозу за наличные. За ним пришли и по-стахановски ударно впаяли два года.