— Кем он себя возомнил? — и время от времени в бешенстве пиная молоденькие деревца.
Потом пролетел гидроплан Адмиралтейства под трубный рев своих динамиков.
— Приветствуем всех улумов. Мы нашли лекарство. Пожалуйста, немедленно следуйте в ближайшее поселение людей…
Я побрела назад и приказала дому сделать купол черным.
Снаружи и внутри.
2
ПОСЛЕ «ЦИРКА»
Я прочитала все, только что написанное мною о чуме — слишком мягко, слишком мило будто, уси-пуси, нам чуток и приходилось нелегко, но мы справлялись.
Мы не справлялись, ничего подобного. Вы понимаете, что творит такая смерть?
Моя мать впадала в раж, раздавая оплеухи и выплевывая обвинения, будто я засветилась с каждым мальчиком мужчиной фонарным столбом в городе (и с половиной девочек женщин чаш для пунша). Воображение подбрасывало ей самые живописные детали моих предполагаемых деяний с настолько сексуально извращенными подробностями, что я не могла их понять даже после ее пояснительных воплей.
Это называется справляться?
Еще одно развлечение времен эпидемии: мой отец ударил меня. А я дала ему сдачи. Это была не драка, а ритуал… один его удар, один мой.
Отчаяние. Способ задеть друг друга за живое, когда объятия казались слишком ничтожными.
Папа всегда бил меня по руке. Даже сегодня, закрыв глаза, я могу вспомнить острую боль, жгучее красное пятно на моей удивленной коже.
Я била папу по лицу. Мою руку колола его борода, я била достаточно сильно, чтобы руку обожгло жестким прикосновением усов. В общем, было чувствительно.
Когда он нашел лекарство, я перестала его бить. Я совсем перестала к нему прикасаться. Характер. Упрямство. Чем более одиноко мне без него становилось, тем больше я упиралась. Но иногда я молилась, чтобы мы снова смогли друг друга колошматить.
Это называется справляться?
Несколько раз нам, работающим в «цирке», едва удавалось вовремя вмешаться при попытке задушить больного кем-нибудь из добровольцев. Мы били несостоявшегося убийцу, а улумы замирали, обезумев от ужаса, некоторые даже умудрялись кричать: «Остановитесь!», пока остальные, их было большинство, лишь глазели и булькали: «А-а-а-а-а-а-а га-а-а ха-ах ка-а-а-а-а-а» — жуткое гортанное стенание, которое одно и сдерживало нас от расправы над тем, кто попал нам в руки. Но все равно до крови избитый человек портил чудную картину — белые пациенты на белых простынях.
Это называется справляться?
Мы шутили об умерших и умирающих — плоско, глупо, но наш смех трудно было остановить. Когда улумы спали, мы клали им на грудь лоскуты алой ткани, просто чтобы посмотреть, как их чешуйки меняют цвет. (Алый был нашим любимым цветом, потому что напоминал пятно крови.) Представляете, однажды мой друг Питер исхитрился написать свое имя на спине улума…
А какие омерзительные карикатуры и граффити были нарисованы на стенах нашего сортира! Как только эпидемия окончилась, кто-то сжег будки туалетов, и каждый житель Саллисвит-Ривера чувствовал стыд неловкость благодарность к вандалу.
Еще примеры, как мы справлялись? Два или три раза в день не занятые на шахте горянки уносили очередное мертвое тело к братской могиле за городом. Мы использовали под место захоронения заброшенную шахту, выкопанную тремя тысячами лет ранее какой-то неизвестной расой. Колония жила здесь явно недолго, но разрабатывала те же рудные жилы, что и наша «Рустико-Никель»… и, насколько мы могли судить, место по своей важности представляло несомненный интерес для археологов. Но мы заполнили его раздутыми трупами.
Однажды ночью в стельку пьяный рудокоп выстрелил сигнальной ракетой в эту шахту (рано или поздно такое должно было случиться) и погиб в столбе пылающего метана. Собрав раскиданные останки, мы сбросили их в ту же шахту вместе с хрусткими обгорелыми скелетами улумов, которые вынесло взрывной волной. После чего продолжали хоронить тела в том же месте. Это стало ритуалом субботнего вечера — запустить сигнальную ракету в шахту и полюбоваться результатом, но взрывы были менее впечатляющими.
Жаль. Если б нас задело громовой вспышкой, может, хоть это помогло бы нам «справиться».
Я понятно объясняю? Мне не кажется, что я жалею себя. Я просто хочу рассказать вам правду.
На всем протяжении чумы наш мозг разлагался. Наши соседи улумы — мертвы. Пациенты, за которыми мы ухаживали, — мертвы. Десятки городов улумов — пусты. Как-то вечером компания таких же, как я, детишек сидела в моей полусфере, передавая по кругу бутылку сово-ухалки, которую пили, чтоб был повод вести себя как пьяные… в ту ночь, около полуночи, моя поэтичная подруга Дарлин прошептала, что ей вдруг представились Глубинные районы, заполненные горами трупов до небес. Люди, живущие на побережьях, скоро увидят, как воды рек станут коричнево-зловонными.