Еще весною она прислала ей письмо. Там было написано, что тетя Даша приглашает племянника на все лето к себе в гости. Ну а Женька, понятно, тотчас же объявил, что без меня никуда не поедет.
По этому поводу наши мамы с папами долго совещались. А мы с Женькой переживали, опасаясь, что они не согласятся отпустить нас одних в такое далекое путешествие. Но наши папы настояли на том, что мы с Женькой уже взрослые люди и пора нам быть самостоятельными. И мамы согласились.
В классе все, конечно, знали, что мы уезжаем далеко: почти целые сутки в пути. Надо ли говорить, как все отчаянно завидовали нам, хотя вида и не показывали. А Олежка Островков даже сказал, что ничего нет особенного в том, что на каникулы люди уезжают в дальние края, — на то и каникулы.
Наконец долгожданный день наступил. С огромнейшим чемоданом мы поехали на Белорусский вокзал. Правда, ехать пришлось совсем недолго: от метро «Краснопресненская» всего одна остановка. Кроме чемодана у нас была сетка с едой и мой фотоаппарат «ломо», которым меня премировали за поиски на Овражной улице. Я его упаковывать не стал, потому что решил снимать в дороге.
Нас провожали мамы. Обе очень волновались. Волновались и мы. От волнения меня даже немного знобило, как бывает в прохладное летнее утро, если выйдешь из дома в самую рань.
Поезд стоял у перрона. Пассажиры толпились у дверей вагонов. Мы стали в очередь, и контролер проверил наши билеты. По узкому коридорчику мы прошли в наше купе. Места у нас оказались друг над другом. Я тотчас же залез наверх и уселся, свесив ноги. Неожиданно в дверях показался высокий человек в форме военного моряка, в фуражке с золотыми листочками над козырьком, на погонах — две полоски и звезда.
— Капитан третьего ранга, — шепнул мне Женька.
Моряк оглядел нас с Женькой, наших мам, провожающих нас, все купе и поставил на нижнее сиденье небольшой чемоданчик. Не знаю, как Женьке, а мне сделалось неловко за наш громаднейший чемоданище.
Следом за моряком вошли еще двое — строгого вида старушка в зеленой шерстяной кофте и очкастый юноша.
— Вот, мама, ваше место, — произнес юноша. — Верхнее, к сожалению. Нижнего не было.
Старушка посмотрела на нас сурово, недовольно покосилась на мои запыленные башмаки и села рядом с Женькой. У нее был такой вид, будто бы она вот-вот сделает какое-нибудь замечание.
В этот момент размеренный голос в ящичке громкоговорителя наверху произнес:
— Граждане пассажиры, до отправления поезда осталось пять минут. Просьба отъезжающим занять свои места, а провожающим выйти из вагона.
Наши мамы заторопились, стали прощаться. Моя мама стала обнимать и целовать меня. Я вырвался, потому что было совестно перед моряком.
Наконец наши мамы и очкастый юноша вышли из купе. Через минуту мы увидели их за окном на перроне. Моряк покрутил какую-то ручку на окошке. Верхняя часть рамы поднялась. С платформы в вагон ворвался шум. Это кричали провожающие, словно стараясь перекричать друг друга. А громче всех наши мамы:
— Не простудитесь!.. Не выходите!.. Напишите, как только доедете!..
Вдалеке раздался переливчатый свисток. Вагон осторожно дернулся, словно пробовал, хватит ли у него сил сдвинуться с места, и все — вокзал, перрон, ларьки, носильщики — медленно поплыло мимо окна.
Наши мамы и очкастый шли рядом с окном, махая руками. Они уже больше ничего не кричали. Потом стали отставать. Колеса под полом застучали все чаще, все громче. «Идущий вперед — достигнет цели!.. Иду-щий впе-ред — до-стиг-нет це-ли!» Почему-то эта любимая Женькина поговорка слышалась мне в перестуке колес.
Давно осталась позади Москва. Потянулись поля, перелески. Мы с Женькой сидели прилипнув к окну. Я никогда не думал, что все, на что в другое время даже не обратишь внимания, из окна вагона поезда кажется необычайно интересным и удивительным.
Вот внизу речка. Ребятишки купаются, барахтаются в воде. Вот уже речка осталась позади, а перед окнами лес. Приплясывают березы, елки… Белобокая сорока улепетывает в чащу: видно, испугалась поезда, трусиха. Летит, словно по невидимым кочкам, вверх, вниз…
А вот домик рядом с полотном. В нем, должно быть, живет обходчик. Огород возле домика. Пасется лошадь. Кот сидит на заборе… Снова лес. А за ним поле. Дорога вьется рядом с поездом. А по дороге трусит лошаденка, запряженная в телегу. Бежит, старается. Только разве ей догнать поезд?..
Наши мамы могли не беспокоиться. Мы не выходили ни на одной станции. Мы, не отрываясь, смотрели в окно. К вечеру, когда мы оторвались наконец от окошка, у меня кружилась голова, а в глазах рябило.
Моряка в купе не было. Мы не заметили, как он ушел. Старушка сидела на нижней полке подо мной и вязала. Я вдруг ощутил страшный голод, будто бы не ел всю жизнь. Еще бы! Поезд отошел от Белорусского вокзала в пять часов дня, а сейчас было уже, наверно, десять вечера. Часов у меня не было, — часами премировали Женьку за наши поиски Ольги Русаковой.