— А прошлый раз было шесть.
Лучше всех считал Боря. Он быстро складывал и вычитал, и в конце Валентина Ивановна похвалила его. Боря стал красный. И очки у него запотели. От удовольствия.
А Морошкин совсем не считал. Считай не считай, а оставалась одна Настя. Больше идти было не к кому.
Морошкин подошёл к Насте, когда они гуляли в саду.
— Знаешь что? — сказал Морошкин. — Ты можешь взять мою собаку к себе на один день?
— У тебя есть собака? — удивилась Настя. — Беленькая или чёрненькая? Пушистая или нет? Лысых я не люблю. Лысые блестят, как будто мокрые.
— Моя не блестит, — сказал Морошкин. — Так можешь взять?
— Если не блестит, — сказала Настя, — могу!
Глава пятнадцатая, состоящая из вареников
И вот, как и вчера, как и позавчера, Морошкин снова поднимался по лестнице со своей собакой. Не успел он позвонить, как дверь распахнулась и большая толстая Настина мама стала на пороге.
— Який гарний хлопчик, — сказала она певучим голосом. — Настя, тэ ж к тибэ.
Выскочила Настя, принялась трясти Морошкина:
— Заходи, заходи, а где твоя собака?
Собака сама выступила вперёд и, не ожидая приглашения, вошла в квартиру.
— Ого, какие гости к нам пришли, — зарокотал чей-то бас сверху. Этот бас был похож на маленький раскат грома, но ничто не предвещало здесь грозы. Ярко светились лампочки во всех комнатах, и во всех комнатах мирно расселись люди.
— Это мой брат, — говорила Настя. — Это друг моего брата. Это мамина подруга, подруга моего брата, это мой папа.
Морошкин поднял голову и увидел круглую голову в бараньей шапке. Морошкин посмотрел на белую майку, шаровары и тапочки, а потом опять на баранью шапку и понял, что это такие кудрявые были волосы у Настиного папы.
— Здорóво! — зарокотал папа и протянул руку, в которой мог бы поместиться весь Морошкин вместе со своей собакой.
— Вареники! Вареники! — закричала из кухни Настина мама, и все разом вскочили и двинулись в кухню.
— Вот, старина, ты вовремя пришёл, — сказал Настин папа, — таких вареников ты ещё никогда не едал.
— Ой, какая собачка! — кричала между тем Настя, она сидела на корточках и гладила по голове собаку. — Ой, какие ушки, ой, какой носик!
У Морошкина закружилась голова. Но он удержался на ногах и твёрдо выговорил:
— Спасибо. Я пойду.
— Ой, какой хвостик, — сказала Настя, — ой, какие лапки!
Морошкин рванулся и вывалился на площадку.
— Заходи, старина, — пророкотал из квартиры бас, и дверь захлопнулась.
Морошкин покачивался. В глазах у него проплывали Настя, её брат, подруга брата и брат маминой подруги. Все они кружились в мареве белых украинских вареников, которые Настина мама доставала из котла огромным черпаком и выпускала плавать по квартире. Где-то ниже всех подруг и братьев, растопырив лапы, висела бедная собака Морошкина.
— Когда же это кончится? — сказал Морошкин сам себе.
Глава шестнадцатая, в которой впервые упоминается медаль
На другой день Морошкин с опаской вошёл в раздевалку. Он огляделся по сторонам, но среди детей, снимающих свои пальтишки, Настю не нашёл. Морошкин быстро разделся, обул тапочки, прошёл в зал и приготовился делать зарядку.
— Построились! — сказала Валентина Ивановна. — Руки в стороны, вверх, вниз. Ещё раз: в стороны, вверх, вниз. Начали!
Морошкин усердно размахивал руками. А у окна так же усердно размахивала руками Настя. Она поглядывала на Морошкина и строила Морошкину всякие рожи; лицо её, похожее на мордочку резиновой обезьянки, то вытягивалось в длину, то раздавалось в ширину почти вдвое. Брови Насти то лезли вверх и залезали на самый верхний краешек лба, а то сползали вниз.
«Вот это да!» — подумал Морошкин.
Едва лишь зарядка кончилась, Настя бросилась к Морошкину.
— Какая собачка у тебя! — закричала она. — Какая у неё шёрстка шёлковая! А мы её вчера купали. Она такая чистенькая стала. Мы её в шампуни купали. А как она вареники ела! Сначала она не хотела, но брат её держал, и мамина подруга ей рот открыла, а я ей вареники запихивала. И тогда она ела. Сначала она и тогда не ела, но потом, когда вареников у неё во рту было уже много, она стала есть. Знаешь сколько съела? Наверное, сто штук. Потом папа сказал, что у неё вареник из уха торчит. И мы больше не стали. Она сытая была. Я её причесала. Знаешь как? Всю шерсть вот здесь собрала и бантик завязала. И одеколоном попрыскала. Ой, как она смешно чихала! Я ей под хвостом попрыскала, она так стала по квартире бегать! Я её тогда запеленала и лентой завязала — бо-ольшой бант!..