Если говорить о том, как повлияло рождение сына на нас с мужем, то, конечно, мы не были созданы родителями ребёнка–аутиста.
Я уже признавалась, что восприняла диагноз своего первенца довольно болезненно. И для мужа это был страшный удар — тем более, что его сын от первого брака, на десять лет старше Никиты, страдает умственной отсталостью. Мы с мужем долго не могли принять Никиту таким, какой он есть, мы несколько лет ждали чуда, внезапного исцеления. А оно все не наступало, и этот внутренний конфликт довёл меня до тяжёлого кризиса. Мне пришлось провести с собой большую работу, пересмотреть своё отношение к жизни, и в результате я вышла из кризиса другим человеком, более сильным и взрослым. Я уверена, что своими, пусть и не слишком великими успехами в профессиональной деятельности я обязана этому суровому жизненному испытанию. Я стала принимать жизнь такой, какая она есть. И находить счастье повсюду в обыденной жизни. Можно сказать — Никитка меня воспитал!
Да, мой сын неизлечимо болен, но зато он не такой, как все, — он своеобразен, и своеобразие это подчас очень милое. Он может быть трогательным и наивным, он вечный ребёнок по сути и он всегда будет рядом со мной, с нами. Мне кажется, Никита научил нас внимательно относиться друг к другу, беречь психологическую атмосферу в доме — не кричать, не раздражаться, не делать «зряшных», как говорит Никита, замечаний. Он научил нас любить друг друга сознательно, анализировать не только его, но и наше собственное поведение. И эта любовь к сыну, друг к другу, к дочери, которая растёт заботливым и внимательным к близким человеком, помогает нам жить.
История восьмая
Алена Трубихина
Я помню её лет с трёх, когда её ещё называли Лялей, Очень трудно было понять эту девочку ~ маленькую, не говорившую, с огромными выразительными глазами…
Теперь Алена взрослая, девушка, очень хрупкая, и серьёзная, Пусть не слишком самостоятельная, но с отчётливой собственной позицией, Она всегда говорит то, что считает нужным.
Я не думали, что это когда–нибудь получится, но чудо произошло: Аленка разговаривает, занимается керамикой, пишет стихи, А глаза остались такими же ~ выразительными, прекрасными.
Мама Таня: Без неё я многого не поняла бы.
Приступая к этому труду, я стою перед очень сложной задачей и заранее прошу прощения за неумелое её решение. Сложность в том, что сегодня не самое простое и не самое благополучное время нашей жизни, и я не смогу сказать: если и у тебя такие же проблемы, то не падай духом — смотри, в конце концов как все хорошо получается.
Мне всегда казалось, что делиться своим жизненным опытом можно только тогда, когда есть его положительные плоды. И потому я не люблю слушать разговоры мам о том, что они делают, когда ребёнок капризничает, дерётся, не слушается и т. д., если с очевидностью это ничего не меняет, и «очевидность» эта тут же, рядом себя демонстрирует. Но в своей жизненной копилке я нашла то, что не зазорно вытащить на Божий свет, ибо это настоящее сокровище, и имя ему — надежда.
Надежда — это не наши мечтания, это сам дух жизни, ожидание сверх всякой очевидности и наших возможностей. «На свете ничего не исчезает, кроме сбывшихся желаний», — писал Станислав Ежи Лец. Но надежда — это не желание. И когда говорят, что надежда умирает последней, то на самом деле имеют в виду, что она есть всегда. Надежда не умирает и не посрамляется. И так уж парадоксально и утешительно устроен наш мир, что она идёт рука об руку с теми, кто слаб и немощен, кто испытал свои силы и не нашёл в них опоры.
Моей дочери Алене сейчас девятнадцать лет. Хотя и с запозданием, но она вошла в «трудный возраст», который и для здоровых детей психологи порой называют болезнью, которой необходимо терпеливо переболеть. В этот период из глубин подсознания как вешними водами выносится весь мусор — страхи, комплексы, недостаточность любви, тёмные дыры не приобретённых вовремя навыков общения. А что говорить о вхождении во взрослую жизнь ребёнка, и внутренне и внешне не похожего на «нормальных» людей этого мира, начавшего говорить только к 11–12 годам? Да к тому же остро чувствующего и переживающего свою инакость!
У Алены нет определённого диагноза, а есть то, что умный и чуткий врач, ведущий её с раннего детства, назвал индивидуальным путём развития. Обязаны этому пути мы, вероятнее всего, стафилококку, подхваченному в роддоме (заметим, одном из лучших в то время в Москве). К её трём месяцам его наконец–то нашли у меня в молоке и, конечно, тут же запретили грудное кормление. Для меня это было серьёзной эмоциональной травмой: мне казалось, что я бросаю дочь на произвол судьбы. И действительно, Алена, которая, несмотря на свои кишечные недомогания, до этого активно росла, была весела и подвижна, сначала как бы остановилась в своём развитии, а к шести месяцам стала почти совсем недвижна, и только глаза её смотрели глубоко и пугающе непонятно. И даже врачам, которые всё время утешали нас тем, что такой замечательный ребёнок (в те её три месяца ей прочили, что она пойдёт не позже восьми) обязательно догонит своих сверстников, стало ясно, что нужно что-то делать. Было много всякого совершено — и ошибочного, и правильного, — и ребёнок наконец встал, пошёл к году и четырём месяцам, но в умственном отношении разрыв не уменьшался, а со временем рос. И был постоянный поиск помощи и исцеления, и я не сомневалась, что это возможно, твёрдо веруя тогда ещё не в силу Бога, а, скорее, в огромные внутренние ресурсы человека. Путь был не прямой, но упорный — меня не покидало чувство вины за то, что с моим ребёнком случилось такое. Но это не вело к унынию, а рождало ответственность и силы искать. И ещё была крепость нашего с мужем дома, добрая и всегда готовая помочь.