– Во-первых, ты уже был послан на задание и отозвать тебя не могли, связь-то до выполнения предусматривалась лишь односторонняя и как раз от тебя, а не к тебе. Во-вторых, на алкоголиков никто бы не клюнул. А на тебя – героя и патриота…
Насчет патриота – загиб, а вот про героя – пожалуй. Что ни говори, а драку на электростанции под Серпуховом, когда ее захватили террористы, в свое время очень подробно освещала всяческая пресса, и электронная, и на твердых носителях. Кроме того, писали также про разборку с бандой Килиманджаро, а там я командовал всей операцией и почти двумя дюжинами таких ребят, что при желании мог прийти к власти и объявить себя полноценным диктатором Московии. Кроме того, по материалам одного из моих ранних дел, а именно, по внедрению в группу наркобанкиров в Омске и всего, что там последовало, был сделан выпуск из сериала «Непридуманная война».
Но все-таки, что ни говори, а очень смущало как раз то, что Джарвинов был нашим шефом, отцом– командиром, куратором от Директории и даже почти моим личным наставником. Он редко меня песочил, частенько похваливал, приглашал гостить на свою виллу на Селигере и даже вполне искренне улыбался, когда его дочь проходила стажировку у нас в отделе под моим руководством.
И вдруг… А впрочем, скачок наверх, на самый верх, мог соблазнить кого угодно. И его, как показала практика, не остановило даже то, что провалилась его же операция, ведь он сам, кажется, и запланировал отмену Сапегова. А может, как раз это его и подтолкнуло – кто их знает, политиков?
– А как у Джарвинова дела сейчас? Он полный директор?
Я не очень хорошо разбираюсь в табели о рангах нашего верховного правительственного органа. Но слышал, что там есть разные градации и уровни власти.
– И даже с особыми полномочиями, – ответил Мелкович.
Я изобразил на лице недюжинную работу мысли, хотя отлично знал ответ на свой вопрос.
– Нет шансов, что он оставит меня в покое? Я имею в виду сейчас, после моего побега из Харькова?
Самое скверное было то, что он директор. Директория – совет сорока с чем-то людей, каждый из которых отвечает за определенный блок всего, что составляет жизнь в нашем Третьем Риме. И полномочий у каждого из них больше, чем у члена Политбюро в XX веке. Остановить такого человека невозможно. А вот он, когда вообразит, что я являюсь слишком наглядным свидетельством его коварства, постарается осложнить мою судьбу настолько, что эти трудности могут оказаться не вполне совместимыми с жизнью. Кажется, я попал под камнепад, хотя сам этого пока не ощущал.
Мелкович не ответил. Он допил свою смесь и почесал заросший светлой щетиной подбородок. Поэтому я снова спросил:
– А ты что делал, когда меня продавали?
Он вскинулся, все-таки я его задел.
– Я протестовал, мы же друзья все-таки. Но…
Почему-то мне это понравилось. В этом был привкус мальчишеской, очень мелкой мести родному учреждению, но он мне все равно нравился.
– Кстати, Валента тут? Она в твоей спальне? И как она тебе, пришлась по душе?
Все, о политике он некоторое время соображать не сможет. У Мелковича всегда были сложности с женщинами, хотя он-то к ним тяготел. Вот ответных чувств вызывал маловато. Впрочем, моя жена смотрела на эти проблемы… широко. Куда шире, чем я.
– Я ее всегда любил и не скрываю этого. Когда стало ясно, что ты можешь не вернуться, я…
– Значит, она здесь, – я поднялся. Желание увидеть ее стало на миг почти непреодолимым, как в детстве хочется вцепиться в родного плюшевого медвежонка, особенно когда совсем страшно.
– Да нет ее тут! – Он не бросился наперерез, значит, ее в самом деле тут нет. – И не стала бы она отсиживаться в спальне. Она… Она у меня на вилле, в Завидове.
От волнения он отвернулся, поискал на холодильнике и снял пачку каких-то новомодных, якобы безвредных сигарет. Я сказал:
– Ну так передай ей, что я вернулся.
И пошел в прихожую. Он потащился за мной. Я опередил его шагов на пять, поэтому взял «каспер», он ничем не смог мне помешать. Судя по весу, барабан был полон.
– Отменный аппарат. – Я прицелился в окно. – Раньше нам такие не выдавали.
Он вытер неожиданный пот на верхней губе.
– Выдают по-прежнему «ости» и легкие скорчеры. Этот я прихватил на какой-то облаве и зажал, просто не сдал как улику. Он не зарегистрирован.
Я посмотрел на него внимательно. Конечно, блокироваться от телепатического нападения он умел, но я напал очень уж внезапно, и оказалось, что он не врал, все так и было. Я еще раз примерился к фигуристой рукоятке, к регулируемому прикладику, к прицельной рамке.
– Что теперь будешь делать? – Он делал вид, что не замечает, как я обхаживаю его пушечку.
– Если бы у меня была хоть десятая часть надежды, что Джарвинов не будет дураком и позволит мне жить дальше, я бы ничего не делал. – Я решительно сунул автоматик под куртку, он там вполне умещался. – Но поскольку такой надежды нет…
И я пошел к выходной двери, унося машинку друга с собой. Кажется, это было нечестно, но, с другой стороны, он же спал с моей Валентой, а я не возразил против этого. Когда дверь уже раскрылась, он прокричал:
– А если я тебе такое разрешение достану? От самого Гегулена?
Я остановился и совершенно серьезно взвесил такую возможность.
– Боюсь, что после Харькова я ему не поверю. Все зависит от того, как он это сделает и что предложит в качестве гарантий.
16
Я бы с удовольствием проследил за своим другом, а ныне любовником моей жены, но теперь мне нужна была маскировка, новые документы и машина. Новая машина, и желательно коптер, штука, которая запросто, практически с места прыгает в воздух. Стоило это безумно дорого, потому что эта тачка жрет топливо, как чоппер, но другой возможности выбраться из иных наших пробок нет. Кстати, это еще и во много раз опаснее, чем держаться на земле, только об этом не все догадываются. А когда кто-то догадывается, как правило, бывает поздно.
Одно время коптеры были очень модной штукой, и казалось, что все сколько-нибудь состоятельные граждане скоро заведут себе такие, но не завели – испугал страх высоты, сложность управления и опять же дороговизна. Даже таксисты скоро стали простенько писать на своих тачках рекламный слоган – «не коптер». Это значило, что доставят до места в наилучшем виде, а не с промежуточной остановкой в Склифе.
Так что сейчас коптеры крутили в воздухе только завзятые уголовники. К тому же зря. Подлет ко многим зданиям с включенным движком по закону позволял охранным системам тут же выцеливать нарушителя и открывать огонь на поражение. А висящий в воздухе слабенький летун всегда оказывался легкой мишенью.
И даже захват коптера в воздухе был довольно простой задачей. Я сам участвовал в трех операциях захвата и могу свидетельствовать, если захватчики сами не лопухнутся, у жертвы нет ни малейшего шанса.
А может, сделать наоборот, может, совсем не прятаться? Действовать в открытую, в наглую, почти предлагая ударить по своей незащищенной роже… А для спасения этой самой рожи и всего остального тела следует просто уходить до того, как сработает машина, которую Джарвинов сумеет мобилизовать? Я пару раз так делал и могу утверждать, это здорово действует. Противник нервничает, ошибается, дергается вхолостую, теряет авторитет, и ты уже через пару удачных трюков сам себе начинаешь казаться героем.
Жаль, что сейчас так не получится, слишком силен враг и слишком велика система, которую могут на меня натравить. Практически вся моя прежняя контора, и даже внутренние войска, и даже уголовнички, которым пообещают награду и прощение каких-нибудь грешков… Нет, идея никуда не годилась. Значит, мне нужны новые – внешность, документы и машина.
– Знаешь, – попросил я шофера, сидящего за прозрачной пуленепробиваемой перегородкой, – покатайся по кольцу. Давно не был в столице, хочу посмотреть, подумать… А потом скажу, куда меня доставить.
– По третьему ярусу или по второму? – деловито спросил таксер. – По второму будет дороже.