Карданов кивнул головой.
— Ну вот. Пришлось уйти из пароходства. Где только я не работал за эти девять лет! И в гидрографии, и у рыбаков на «селедке», и в порту стивидором. Везде косятся. Как же — «безвизник», «фокстерьер». А чувствую я себя ни в чем не виноватым…
Карданову стало искренно жаль Гурлева:
— Мартын Петрович, а вы бы написали про всё это повыше.
Гурлев с отчаянием махнул рукой:
— Писал. И не раз писал. Везде отписка, формализм. Всё замкнулось на тех, на кого я жаловался. Не буду больше писать. Одна трепка нервов.
— Времена изменились, Мартын Петрович. Посмотрите, как много хорошего сделано за последние годы, сколько ошибок исправлено. Взяли да написали в Цека. Что вы теряете?
— Есть им время всякими мелочами заниматься!
— Напрасно вы так. Вашим делом займутся авторитетные люди. Поверьте мне…
— Вы, думаете, стоит написать?
— Стоит. Ведь под лежачий камень вода не течет.
— Это верно. Так считаете, написать? — В глазах Гурлева вспыхнули огоньки. — Напишу. Честно говоря, я давно вынашивал эту мысль, да боялся еще одного разочарования. Вы поймите, мне заграница не нужна. Я всё видел. Но ведь дело в доверии. Это обидно.
— Знаете, Мартын Петрович, — задушевно сказал Карданов, — вы честный человек, и, я уверен, всё встанет на свои места. Есть еще, к сожалению, людишки, думающие и работающие по старинке. И если не кричать о них, не указывать на них пальцем, они еще долго будут мешать нам жить. А голову никогда не опускайте. За правду надо бороться. Скептицизм в этом деле — плохой помощник.
Простившись с капитаном «Шилки», Карданов пошел к себе на судно. Гурлев проводил его взглядом. Он чувствовал, как теплеет у него на сердце. Будто кто-то встал рядом с ним, готовый в трудный момент прийти на помощь.
Перед отъездом Марков созвал командный состав самоходок. Собрались в комнате на пятом этаже. Марков запаздывал. Разговаривали вполголоса. Карданов разглядывал знакомые лица присутствующих и думал о том, что все эти капитаны, по-видимому, неплохие моряки, но на них лежит какой-то особый отпечаток. То ли это манера держаться, то ли от разношерстной одежды. Они мало походили на тех уверенных в себе, хорошо одетых капитанов, с которыми ему последнее время приходилось встречаться в пароходстве. Почему-то вспомнились Карданову парусные суда и времена, когда эти похожие на птицы корабли водили знаменитые шкипера, презирающие форму — одетые в свитера, кепки, цилиндры…
«Капитаны чайных клиперов, — усмехнулся про себя Карданов, — те были искателями приключений». А эти? Он осмотрелся вокруг. «Перегонщики!» Именно «перегонщики», люди, не связанные надолго со своим судном, не имеющие постоянных команд, идущие на любые опасности, чтобы заработать деньги, пережить зиму, а летом пойти на следующий перегон.
Карданов примерно знал, что привело их «на флот Маркова». У Туза «короткий диплом», не дающий права командовать большими судами; Эдик Журавлев учится в высшем мореходном училище, и ему нужно иметь свободную зиму; Рубцова не берут в пароходство за старые грехи; Гурлев с удовольствием вернулся бы к нормальному плаванию, но… Бархатов использует свой отпуск; и, наконец, сам он, Карданов «временно откомандирован». Все временно! Вот и превратились они в «перегонщиков»…
Вошел Марков. Он легко пронес свое грузное тело по комнате, вытащил платок, отер влажную блестящую голову, быстро окинул взглядом собравшихся.
— Товарищи! — начал Марков.
В комнате сразу стало тихо.
— Я задержу вас ненадолго. Сегодня я улетаю, и мне хотелось на прощание сказать несколько слов. Почему мы идем на речных самоходках в море, вы знаете, не буду говорить я и о хлебе и о долге перед страной. Совсем о другом…