— Будете заходить во вторую камеру. Отдавайте швартовы.
Впереди медленно раздвигались ворота следующего шлюза.
— И много таких шлюзов? — с интересом спросил капитан лоцмана.
— Порядочно. Сейчас будет семь двойных камер — «Повенецкая лестница». Поднимает на семьдесят метров. А потом шлюзы пойдут один за другим, разделенные речками, каналами, озерами, водохранилищами. Сейчас мы поднимаемся, а после десятого будем спускаться.
«Повенецкую лестницу» проходили долго. Сначала это занимало всю команду, но скоро сделалось утомительным и скучным. Все облегченно вздохнули, когда наконец «Ангара» выползла из последнего шлюза и пошла по зеркальной поверхности водохранилища между зелеными островками, красными и белыми бакенами, установленными на камнях, вешками и знаками. Фарватер был очень извилистым, повороты крутыми, и от рулевого требовалось большое внимание.
После обеда Карданова сменил старпом. Он покосился на лоцмана, увидев на нем меховую шапку.
— Чего это вы лето пугаете? Валенки бы еще обули, — насмешливо заметил он, становясь к телеграфу.
— Голова не терпит холода после ранения, — сухо отозвался лоцман. — А валенки тоже иногда приходится надевать. Ночи бывают холодные. Там поближе к Беломорску.
На руле стоял Пиварь. Бархатов не любил его. Отдавая распоряжения, он всегда встречался с ироническим взглядом Пиваря. Пиварь был молчалив, дисциплинирован, но почему-то Бархатову казалось, что матрос смотрит на него с видом превосходства.
Несколько раз Бархатов пытался поймать Пиваря на каком-нибудь упущении. Не удалось! Определенно есть в нем что-то неприятное… И Бархатов чувствовал себя как-то неловко, когда оставался один на один с Пиварем.
Пиварь отлично стоял на руле. И мосты проходил Пиварь. В самые ответственные моменты капитан вызывал его на руль. Вот и сейчас он бессменно стоит на руле всю вахту. Бархатов не одобряет этого. К чему? Все должны стоять на руле хорошо. Не можешь — уходи. За работу ведь деньги платят. Старпом в раздражении ходил по мостику. Всё выдумки капитана!
Пиварю очень хотелось курить. Он утомился. Трудно отстоять четыре часа на руле, когда приходится проходить такие узкости. Он достал из кармана пачку «Беломора» и с наслаждением закурил.
— Бросьте папиросу! — вдруг услышал матрос резкий голос Бархатова.
Пиварь обернулся. Позади стоял старпом.
— Я, Вадим Евгеньевич, четыре часа уже без смены. Узкости проходим…
— Бросьте папиросу! На руле курить не полагается.
Пиварь с сердцем скомкал папиросу и ловко бросил ее в урну, стоявшую в углу рубки.
На мостик поднялся Федя Шестаков.
— Федя, подмени меня. Я покурю, — обрадовался Пиварь.
— Подменяться тоже надо с разрешения вахтенного помощника, — проворчал старпом.
Матрос молча передал руль Шестакову и вышел из рубки на мостик. За ним вышел Бархатов.
— Слушайте, Пиварь, — негромко проговорил он, — вы очень много себе позволяете. Не думайте, пожалуйста, что вы незаменимы на руле. Все мы заменимы, а вы всего-навсего матрас…
Пиварь ничего не ответил.
— Вы слышите меня, Пиварь? — прошипел старпом.
Пиварь угрюмо посмотрел на Бархатова:
— Слышу. И откуда у вас, советского штурмана, такое пренебрежение к людям, Вадим Евгеньевич? Нехорошо это…
— Вы, кажется, меня учить собираетесь. Дисциплины не любите… а я заставлю вас уважать судовую дисциплину. Словом «советский» не бросайтесь. Прошло время.
— Оказывается, не прошло. Барин вы советский, — разочарованно ответил матрос.
— Не забывайтесь, Пиварь, — повысил голос Бархатов. — Для того, чтобы судить других, надо самому быть на высоте. А вы кто? Летун, пьянчужка. Ваша трудовая книжка ведь у меня.
Пиварь угрожающе двинулся к старпому, глаза его недобро блеснули.
— А ты меня поил, пьяным видел? — переходя на «ты», выдохнул Пиварь. — Еще раз так назовешь — за борт выброшу, барин!
Бархатов усмехнулся:
— Вот, вот! От вас, кроме хулиганства, ждать больше нечего. Мои наблюдения подтверждаются. А за ваши сегодняшние выходки получите строгий выговор. Подам рапорт капитану. Еще что-нибудь отчубучите — сделаем вам «выкидонс». Вот так. Можете быть свободным. Ваша вахта кончилась.
На мостик поднимался Володя Смирнов.
Пиварь ссутулившись поплелся по трапу. И чего его дернуло вступать в пререкания с этим надутым индюком? Кто за язык дергал? Тем более, что старший прав. На руле курить нельзя? Нельзя. Разрешения на подмену надо спрашивать? Надо. Так чего полез? Дурак старый.