— Слышу судно справа! Идет недалеко!
Бархатов застопорил машину. Сразу наступила тишина. Тревожная, натянутая как струна, тишина. Снова под кормой заревел тифон, но слышался он уже слабее. Судно удалялось. Не успел этот звук затихнуть в ушах, как Карданов увидел впереди справа темное расплывчатое пятно. Оно быстро росло. Что-то громко закричал Смирнов, Мелькнуло искаженное страхом лицо Бархатова и приподнятый нос самоходки, идущей прямо в борт «Ангары».
«Назад!» — подумал Карданов, но губы произнесли четкую и громкую команду:
— Лево на борт!
«Ангара» медленно повалилась влево. Карданов услышал, как чей-то истерический голос на приближающейся самоходке закричал:
— Право! Право на борт, черт побери! Давай право!..
Самоходки расходились на параллельных курсах. Теперь Андрей Андреевич уже ясно видел Гурлева, навалившегося на телеграф, не глядевшего на «Ангару». Корма «Шилки» прошла совсем рядом. Опасность столкновения миновала.
У Карданова отлегло от сердца. Туман продолжался. Временами он становился менее плотным, открывая довольно широкий круг моря. Тогда постепенно появлялись силуэты самоходок. Они шли недалеко от «Ангары», потеряв строй, но упорно цепляясь друг за друга. Все пять были налицо. Впереди виднелся «Лангуст». Карданов узнал его по высоко дымящейся трубе.
В такие минуты становилось легче. Но длились они недолго. Туман снова густел, окружность белесого горизонта сжималась, самоходки таяли в клочковатой туманной вате, и угрожающе ревели невидимые тифоны. Становилось трудно дышать, падали капли с фуражки за воротник, вызывая неприятную дрожь. Звонил судовой колокол, и дисциплинированный голос Смирнова докладывал: «Слышу судно справа! Слышу судно слева! Судно слева близко!»
Прошли Канин Нос, не видя его. Поворот сделали в тумане.
Через час после поворота потеплело. Сквозь туман показался кусочек голубого неба. Он стыдливо показался над головой и тотчас же исчез. Скоро клочок неба появился снова; он всё увеличивался и увеличивался, борясь с накрывающими его облаками. На палубу упали робкие солнечные лучи. Заискрились и потухли осевшие на железе капли. И тут же, как бы торжествуя победу, разорвав в нескольких местах ослабевший туман, брызнуло солнце, заливая теплом всю палубу. Море приобрело синеватый оттенок, справа открылся берег.
Карданов облегченно вздохнул, крикнул:
— Смирнов! С бака можно уйти!
Самоходки выстраивались в кильватер, торопясь занять свое место в «ордере». Только теперь капитан почувствовал, как он устал. Он простоял на мостике пять часов.
Бархатов резко отодвинул от себя лист бумаги, на котором писал, потянулся, зевнул. Черт, как надоело! Скоро опять на вахту. Спал всего два часа, остальное время составлял ведомость зарплаты. Дрянное дело идти на две вахты! Утомительно, особенно для старшего помощника. Всё свободное от мостика время проходит в мелких судовых делах. Капитану что? Сменился и может «клопа давить», а тут и продовольствие, и зарплата, и судовые работы. Нет, последний раз идет он старпомом. Больше такой глупости не сделает. Бархатову захотелось есть. Надо посмотреть в столовой, может от обеда в шкафу остались пирожки. И Вадим Евгеньевич отправился в кают-компанию.
В кресле, вытянув стройные ноги в белых босоножках, сидела Ирина, углубившись в книгу. Она подняла голову, безразлично посмотрела на старпома и снова принялась читать. Бархатов оценивающим взглядом окинул складную фигуру Ирины: «Хороша! Пожалуй, сейчас самый подходящий момент. Никого нет. До ужина далеко. Времени для объяснения хватит».
Бархатов кашлянул:
— Я знаю, что вы не хотите со мной разговаривать, Ирина Владимировна, но я требую, в конце концов, чтобы вы меня выслушали. Я давно хочу с вами объясниться.
— А мне что-то не хочется вас слушать.
— Считайте меня кем хотите, но верьте мне, — заговорил Бархатов, придавая трагическое звучание своему голосу: — я тоже человек, и человек достаточно взрослый, отвечающий за то, что говорю и что делаю. И если тогда, вы понимаете, когда именно, я был под влиянием винных паров, то теперь я совершенно трезв…
— Это становится интересным. — Ирина выпрямилась.
Старпом счел это хорошим признаком и еще более горячо продолжал:
— Да, да. Как тогда, так и сейчас мною руководило одно чувство — любовь к вам. Я люблю вас, Ирина… — Бархатов перешел на шепот. — Люблю сильно, страстно, как никого еще не любил.