Бабков прервал Шмелева:
— По ряшке видать каторжника. В зеркало не влезает. Сколько кило прибавил за рейс?
— Вот что, — злобно сказал Шмелев. — Кончайте балаган. Насмешки можете над собой строить. Вас заставляют бесплатно молотить, — дело ваше. А я нанимался на перегон и права свои знаю. В машину не полезу. Я матрос. Конечно, там, в Сибири, с твердой земли любую радиограмму послать можно. Попробовали бы тут сами, в морской стихии… «Давайте, засучив рукава, выполним!..» Слыхали мы это. Теперь такое не в моде. Плати денежки.
— Вот зараза, — вполголоса сказал Федя Шестаков и громко крикнул: — Дайте мне слово!
Он стоял красный, возмущенный…
— Хватит. Я вместе с этим, — боцман показал на Геньку, — работать отказываюсь. Мы все будем работать столько, сколько потребуется, а он нет. Мы здесь, сибиряки на целине, все мы делаем одно дело — строим коммунизм. Это наша слава на многие века. И эту славу делить со Шмелевым я не желаю. Считаю позорным для себя, для всех. Предлагаю резолюцию: стоянку в Юшаре не более двенадцати часов — раз. Запретить Шмелеву работать в машине сверхурочно — два. Не пропадем без него.
— Подумаешь, наказал! — засмеялся Шмелев. — Шибко сознательный.
— Ты, Генька, большая стерва, — сказал с места Пиварь.
— Тихо! — крикнул Бабков, стуча пробкой графина по стакану.
— Зато я откровенный, а ты свое нутро запрятал, перед начальством выслуживаешься. До первой рюмки, а там снова «вразнос» пойдешь. Знаю тебя как облупленного.
Пиварь поник головой.
— Прекратите! — закричало несколько человек.
— Дайте мне слово, Бабков, — попросил Карданов. В столовой затихли. — Мне кажется, решили мы правильно. Будем работать. Шмелев не в счет. Его поставим на обычную палубную вахту. Без него справимся. Я верю Семену Григорьевичу, верю вам, что стоянку в Юшаре можно довести до двенадцати часов. Уверен, что и остальные наши суда также отзовутся на эту радиограмму.
За резолюцию, предложенную Шестаковым, голосовали все, за исключением Геньки. Он сидел презрительно поглядывая на собравшихся, положив ногу на ногу и крепко сцепив на колене руки, искал чьего-нибудь взгляда, сочувствующего или осуждающего, но на Геньку никто не смотрел. Казалось, что его нет в столовой. Его перестали замечать. Даже Тюкин.
Вечером между Шмелевым и Тюкиным произошел такой разговор.
— Погорели мы с тобой, Сашка, как шведы под Полтавой, с этими сознательными, — раздраженно буркнул Шмелев, укладываясь на койку. — Ничего не заработаем. Гонят, гонят, сами не знают куда. Этак пойдем — рейс за месяц кончится. Шарага!
Тюкин неуклюже повернулся, молча посмотрел на дружка и совсем неожиданно для него проговорил:
— Да брось ты! Всё равно. Скорей бы кончался рейс. Того и гляди погибнешь на этих самоходках. Меньше стоять будем — скорей домой попадем.
Шмелев удивленно посмотрел на Тюкина:
— Испугался? Постояли бы деньков двадцать в Юшаре. Смотришь, пара копеек и набежала бы. Больше днев — больше рублев! Ха-ха. А тут кричат, ослы, «без захода», «двенадцать часов»! И ты, кажется, кричал?
— Я не кричал, — неохотно отозвался Тюкин. — Но хлеб надо вывозить. Я-то знаю, что это значит. Работал на поле.
— Эх ты, тюха! Мало ли что надо. Им хлеб надо вывозить, а нам заработать. Вот поедешь без штанов из Сибири, тогда будет тебе хлеб. Давай, вали с Федькой да с Пиварем, уродуйся, гни спину.
— Чего это «гни»? Что заставят, то и сделаю… А ты свинья, Генька, и рвач. Против всей команды себя поставил, — вдруг огрызнулся Тюкин.
— Чего? — вскочил с койки Шмелев. — Чего? Смотри, как заговорил. Ха-ха! Спину не переломи, стараться будешь. А меня не обзывай, по морде схлопочешь. Понял?
Генька снова лег, завернулся с головой одеялом. Но сон не шел. Мысли не давали покоя. Остался один! Никто не поддержал. Тюкин и тот вышел из-под его влияния. Да! Меняются времена.
Не тот пошел моряк! С такими слюнтяями ничего не сделаешь, копейки не заработаешь, администрация всегда верховодить будет. Вот перегонял он «эмэреску»[6] из Ленинграда по рекам в Астрахань. Тогда была житуха. Ребята собрались классные. Капитана сразу взяли в шоры. Когда хотели, тогда останавливались, пассажиров попутных за деньги брали, грузишки кое-какие торговым организациям «подбрасывали», тоже «пенензы» шли. Затянули рейс до осени. Заработали подходяще. А тут что? Капитан со стармехом всем крутят как хотят.