Эдик несколько раз подходил к карте, измерял расстояние до берега. До него еще далеко. Пятьдесят миль. Идти долго, а ветер не думает утихать. «Кура» того и гляди сломается. Давно уже отдан приказ — надеть спасательные нагрудники. Все выполнили его. Все, кроме Журавлева. Ему кажется, что команда чувствует себя спокойнее, когда видит капитана без нагрудника. «Куру» опять повалило на борт. Когда же это кончится?
Отпустив наконец штурманский стол, за который он держался, капитан выглянул в разбитое окно и тотчас же заметил сигнал на «Ангаре». Он знал таблицу аварийных сигналов наизусть. Трещина в корпусе! Правда, это еще не означает просьбы о помощи. Пока Карданов дает знать каравану, что у него на судне неблагополучно.
Значит, самоходки уже начали ломаться. Может быть, пройдет полчаса, и такая же участь постигнет «Куру»! Что делать? Если он повернет судно и пойдет к «Ангаре», зыбь станет им прямо по носу. «Лангуст» занят с «Шилкой». Кто же снимет людей, если это будет нужно? Нет, надо быть с «Ангарой» рядом. Журавлев схватил радиобланк. Быстро кривыми буквами написал:
«„Ангара“. Карданову. Иду к вам. Буду держаться вблизи. В случае необходимости готов оказать помощь. Журавлев».
От такого решения он сразу вырос в собственных глазах. Да, он поступил так, как должен был поступить капитан. Другого решения быть не могло.
— Снеси, — коротко приказал Журавлев матросу, подбиравшему упавший со стола штурманский инструмент. — Носов! Курс на «Ангару», будем держаться у нее за кормой. Ясно?
— Ясно, — отозвался рулевой. — Что у них случилось, Эдуард Анатольевич?
— Трещина в корпусе.
— Не поломаются? — испуганно спросил матрос.
Волна грохотом ударила в надстройку.
— Ты давай смотри лучше. Зеваешь. Разговорился! — сердито закричал Журавлев. — Держи «Ангаре» под корму.
«Кура» уклонялась вправо всё больше и больше, принимая на себя воду.
Трещина увеличивалась. Она уже не походила на короткую пиявку. Если стяжка не поможет, то через некоторое время разрывы пойдут дальше. Матросы с Бархатовым растягивали стальной трос. Их часто покрывало волной. Тогда они бросались на люк, цеплялись за натянутый штормовой леер. Над ними прокатывалась холодная зеленая водяная гора…
Карданов со страхом ждал, когда схлынет вода. Все были целы. Капитан облегченно вздыхал. Раздавалась команда Феди Шестакова: «Вставай!»
И люди начинали лихорадочно работать. До следующей волны. Снова крик: «Держись!», невыразимая тревога в сердце, и опять капитан пересчитывает людей. Все ли? Работа не ладилась. Кроме непрерывных потоков воды, мешала усиливавшаяся от сбавленного хода качка. Трещина неумолимо подползала к борту. От нетерпения капитан сжимал ручки ненужного сейчас телеграфа. Ну скорей же! Как неловко закрепили трос! Его сейчас скинет волной. Так и есть. Конец соскочил с кнехта. Скорее! Что же, старпом не видит, как положили трос? Так бы и пошел туда сам.
— Держись! — Огромный шипящий вал завернул вершину, ударил в надстройку и рухнул на мостик. Одежда капитана набухла, стала тяжелой как свинец. Но он не почувствовал этого.
«Неужели ветер всего семь баллов?» — думал Карданов, смотря на свое судно.
«Наконец!» Карданов увидел, что трос надежно опутал кнехты. Остается только взять его на «закрутки». Хорошо распоряжается Бархатов. А пока трещина всё еще увеличивается. Да скорее же, черт возьми! Сколько можно копаться? Карданов свистнул в переговорную трубку и приказал механику:
— Дайте самый малый ход!
Теперь «Ангара» едва двигалась. Так она держалась лучше. Ее меньше ломало.
— Андрей Андреевич, смотрите, — вдруг услышал капитан радостный голос стоявшего на руле Смирнова, — все самоходки к нам жмутся, на выручку идут.
— Так и должно быть, — спокойно сказал Карданов, только сейчас обратив внимание на приближающиеся суда. — Закон морской дружбы…
«Амур» и «Пинега» шли уже совсем недалеко от «Ангары».
На палубу Шмелева прогнал громкий, взволнованный голос появившегося в столовой боцмана:
— А ну, матросы, давай все наверх. Живо!
Генька быстро вскочил и бросился к выходу. «Судно оставляют», — мелькнуло у него. Он рванулся на мостик, но, увидя, что люди собрались у четвертого люка, побежал туда. Палуба уходила из-под ног. Шмелев едва успел добраться до штормового леера, как услышал испуганный крик: «Держись!» Генька судорожно вцепился в пеньковый конец, волна сбила его с ног, накрыла с головой. «Всё», — безумея от страха, подумал он. Поток схлынул. Генька выплюнул горькую воду, попавшую в рот, открыл глаза. Федя и старпом что-то делали у кнехта, остальные растаскивали трос. Боцман, увидя приближающегося Шмеля, ободряюще махнул ему рукой. «А ну тебя к черту! — подумал Генька. — Чего это они там делают?» Вдруг он заметил, что по всей высоте комингса ползет чёрная полоса трещины. Несколько секунд он как загипнотизированный смотрел на неровные острые кромки лопнувшего железа. Когда судно всходило на волну, трещина зловеще дышала, становилась шире. Генька представил, как рвутся листы палубы, отламывается корма и, задрав кверху крутящиеся винты, уходит в воду.