— Идут!
Из-за поворота показываются потрепанные штормом самоходки. Борта у них поржавели, но надстройки и палубы сияют чистотой. Боцманы постарались, не ударили в грязь лицом. На протянутых от мачт штагах полощутся вымпела и флаги международного свода сигналов. Оркестр играет марш. Люди на пристани приветственно машут флажками, кричат «ура!», мальчишки прыгают в лодки и гребут изо всех сил навстречу идущим судам.
На мостике «Ангары» стоит Карданов в парадном костюме с нашивками. Капитан улыбается. В руках у него только что полученная радиограмма:
«Сердечно поздравляю всех с благополучным переходом. Задание выполнено. Опросите команды, желающие принять участие в перегоне речных судов на реку Лену в будущем году. Марков».
Самоходки одна за другой швартуются борт к борту. Люди с пристани перелезают через барьерчик и устремляются на палубы судов. Каждому хочется первому пожать руки отважным морякам.
Необыкновенный рейс закончен. Самоходки, нагруженные пшеницей, давно уже идут по тихим речным водам. Среди них и «Ангара». На мостике стоит другой капитан, в машинном отделении работают другие мотористы, у брашпиля суетится другой боцман. Позади остались льды, бурное море, волнения.
А где же команда «Ангары»? Так и разъедутся люди, чтобы больше не встретиться? Нет…
Скорый поезд несет наших героев из Красноярска в Москву. Покачивается вагон. Стучат колёса. В чайных стаканах позвякивают ложки. За окнами — чернота. По стеклам ползут капли. Идет дождь…
В купе у Феди Шестакова собрались Володя Смирнов, Тоня, Болтянский, Тюкин.
— …значит, в будущем году снова на перегон. Все вместе на одно судно. Так и будем наниматься? И не забудьте — Новый год встречаем у меня. Приглашаю всех. Один Шмелев отказался, — продолжает давно начатый разговор боцман.
— Обязательно все вместе, — восклицает Тоня. — Я хотя и очень боялась, но пойду еще раз. На Лену. Интересно. Да и потом — что вы без меня будете делать?
— Нам бояться нечего. Мы теперь свои «лодочки» знаем. Можем хоть в Америку плыть, — поддерживает девушку Болтянский.
— А как зиму переживем? На баржи только весною брать будут, — говорит практичный Тюкин. Он тоже решил не отставать от товарищей.
— Неужели работы не найдем? Ко мне в столовую будете ходить обедать, бесплатно, — смеется Тоня.
— Мотористы тоже просились вместе с нами. Даже Бабков, хотя он и укачивается. Не возражаете? — спрашивает Болтянский.
— Конечно, нет! Чем больше наших соберется, тем лучше. Они ребята хорошие.
Только Володя Смирнов молчит. Сейчас он далеко от всех этих разговоров. Он первый предложил объединиться и на будущий год идти на перегон всей командой. Сейчас он думает о Светлане. Об их встрече. О том, как позвонит ей по телефону. Какой у нее будет голос? Наверное, удивится и обрадуется…
Уже поздно. Но никто не спит. Вспоминают проделанный рейс, смеются над своими страхами, строят планы на будущее. Разговорам нет конца. Они пережили вместе и хорошее и плохое. Никому не хочется расставаться.
Это уже не «перегонщики», это спаянная и проверенная делом команда.
Вот Бархатов не пойдет больше на перегон. Ему не понравилось. Правда, после шторма старпом начал уважать свою команду, но всё же он с презрением вспоминает узкий корпус, низкий борт и тесную каюту «Ангары».
Нет, не принесло ему радости плавание на самоходке. У него в сердце горькое чувство неразделенной любви к Ирине. Несмотря ни на что…
«А как могло бы быть хорошо, — думает Вадим Евгеньевич, меланхолически оглядывая соседку по купе. — Ехали бы сейчас вместе. В Ленинграде сыграли бы свадьбу. Конечно, Ирина понравилась бы всем. Жаль! Проворонил хорошую, серьезную женщину, верную жену…»
Бархатов вздыхает… А соседка, между прочим, ничего. Блондинка. Кажется, тоже едет в Ленинград… Вадим Евгеньевич выпрямляется и застегивает пуговицу на кителе…
Не пойдет в такой рейс и Генька Шмель. Он даже не сел со своими в один вагон. Боится, что Пиварь расскажет всем о ракетнице.
Генька лежит на второй полке и печально пускает дым в потолок, благо вагон для курящих.
Невеселые думы у Геньки. Куда податься?
Шмелю всё надоело. Даже не хочется гоняться за «длинным рублем». Надо что-то другое. Но что?
Пиварь стоит в коридоре и смотрит в темное окно вагона. Пиварю очень хочется выпить. Так хочется, что даже сосет где-то внутри. Когда это он ехал с перегона трезвым?
Никогда.
Возвращался в Ленинград с несколькими рублями в кармане, с больной головой и мучительными угрызениями совести. Но теперь с этим покончено. Не будет пить. Не будет, и всё.