— Как мило с вашей стороны пригласить меня, — так же ласково улыбнулась ей Доминик. — Но я уже объяснила Полю, что должна вернуться домой в Остенде не позже двенадцати.
— Золушке пора домой, пока ее чудное красное платье не превратилось в серое? Кстати, серое вам подошло бы больше. — Она повернулась к Полю и спросила: — Повезешь бедную маленькую Золушку в Остенде, милый?
— Подожди меня здесь, я сейчас разберусь с Золушкой. — Поль взял Доминик под локоть и отвел в сторону.
Она с надеждой смотрела на него — вот сейчас он скажет ей, что не собирается никуда ехать ни с какой Жюстин.
— Быстренько бери пальто и иди к выходу. Я поймаю тебе такси, попрошу отвезти домой. — Поль не скрывал раздражения. — Ты сделала все, что могла, чтобы испортить мне вечер, можешь отправляться домой с чувством исполненного долга.
— А как насчет моего вечера, который я так чудесно провела? — деревянным голосом спросила Доминик.
Однако Поль уже мчался к выходу.
Ей пришлось изрядно повозиться, прежде чем она откопала свое пальто под ворохом чужой одежды. Доминик как раз надевала пальто, когда услышала голоса, один из которых показался ей знакомым.
— Прости, Сид, что тебе пришлось так долго ждать меня. Может, спустимся в бар? Так здорово снова увидеть тебя! Мне столько всего нужно тебе рассказать… — Этот голос она не знала. — Неплохо было бы, если бы здесь было малость потише. Не совсем в твоем вкусе вечер, да? Впрочем, не сомневаюсь, ты и здесь нашел для себя что-нибудь любопытное.
— Не что-нибудь, а кого-нибудь… Нашел очень странную девушку: на ней было жуткое вульгарное платье, в котором только на панель идти, а волосы на голове собраны в пучок, как у строгой классной дамы. Такое вот полное противоречий создание… — Этот низкий баритон принадлежал противному незнакомцу с внешностью Джеймса Бонда. Оказывается, его зовут Сид!
Голоса удалились. Доминик запретила себе думать о том, что услышала, и направилась к выходу. На улице нетерпеливо топтался, ожидая ее, Поль.
Он молча посадил ее в такси, так же молча захлопнул дверцу и лишь в последний момент произнес:
— Платье-то ничего, вот только ты в нем выглядишь полной идиоткой.
Самое удивительное, что слова Поля задели ее куда меньше, чем мнение незнакомца по имени Сид.
Поль сегодня не позвонит и завтра тоже, примерно так думала Доминик на следующий день, вспоминая, как всю ночь ворочалась без сна.
Что бы там ни было, а она по-прежнему любит его. Уж в этом Доминик не сомневается.
Поль так и не позвонил ни в этот день, ни на следующий, а через несколько дней она случайно увидела его на другой стороне улицы. Улица была совершенно пуста, и не заметить ее он не мог, однако прошел мимо, даже не взглянув в ее сторону.
Для Доминик настало время успокоиться и трезво подумать, тем более что времени на это хватает. Отец недавно практически даром приобрел на распродаже картину неизвестного художника, потому что заподозрил, что этим неизвестным был Джошуа Рейнольдс. Прелестный женский портрет нуждался, правда, в экспертизе и небольшой реставрации. Именно реставрацией и занималась сейчас Доминик. Работа была медленная и кропотливая, и ничто не мешало ей предаваться грустным мыслям.
Он просто никогда ее не любил, ни одного дня, и, сколько бы ни называл ее «дорогая» и «лапочка», сколько бы ни целовал, это ничего для него не значило. Доминик с грустью призналась себе, что ее любовь была соткана из собственного одиночества и романтических мечтаний. Поль тут был совершенно ни при чем.
Она решительно тряхнула головой и велела себе прямо с этого момента забыть Поля и поклялась себе, что больше никогда и ни за что не влюбится — слишком больно бывает потом.
Дальше было несколько очень тяжелых недель: трудно было отвыкать от счастливого волнения в предвкушении свидания, трудно было заставлять себя не мчаться сломя голову к телефону, надеясь, что это звонит Поль. Все душевные усилия Доминик были направлены на то, чтобы заполнить образовавшуюся внутри пустоту: она пыталась ходить в кино, старалась как можно больше времени проводить с подружками… Но все это мало помогало, потому что у любой из них был свой парень или жених. С каждым днем все труднее и труднее становилось Доминик участвовать в их беседах, изображая на лице безмятежную улыбку. Тем более невыносимо было чувствовать спиной, как они провожают ее сочувственными взглядами. Она похудела и осунулась, старалась не выходить из дому без крайней необходимости, придумывая себе все новые и новые дела в музее. Матери приходилось почти силком выставлять ее из дома подышать свежим воздухом.