6.4 Всё это далеко за пределами рациональной логики! Третье – не исключено! Не исключено и четвёртое, и пятое, и бесконечное! Такова «широта и долгота, и глубина и высота» (Еф.3:18), что всякие попытки выразить словами оборачиваются антиномиями. Неизреченные глаголы как бы выступают во все стороны из рамок слов человеческих. Почему вообще правила Церкви и святоотеческие рассуждения оказываются так бессильны перед вопросом о спасении? Не потому ли, что спасение от Господа, а Он вне правил и рассуждений. Правила и рассуждения хороши и полезны для нас, чтобы нам не заблудиться и не погибнуть по собственной глупости, но совершеннейшее безумие пытаться уместить в них волю и промысел Божий… ("суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы." Мк. 2:27–28)
Как вообще спасся благоразумный разбойник? О, у него были большие проблемы и с ортодоксией, и с ортопраксией!..
6.5 Вряд ли можно предположить, что простой вере людей, несведущих в догматике, но волею своих давних предков оказавшихся в составе церквей еретических, не оказана будет милость. Как пишет свт. Григорий Богослов,
"И немудреной веры нам достаточно,
И в ней как раз для большинства спасение,
А будь она уделом образованных,
Насколько бедным Бог наш оказался бы!" («О моей жизни», ст. 1228–1231)
Однако, когда кто-то в еретическом сообществе начинает восходить от простой веры к вере более «мудрёной», он вместо спасительных истин попадает в ловушку еретического богословия…
Зачем тогда вообще разум человеку, если спасение возможно и без него, и если в ряде случаев он даже приводит к погибели? Однако спасение не тождественно спасению, динарий, как ни странно, не тождествен динарию, как показывает притча о талантах; полнота радости спасения у всякого спасшегося совершенна, однако не равна полноте радости другого – «звезда от звезды разнится в славе», и даже очень разнится…
6.6 Разум отнюдь не тождествен привычному логическому аппарату, рациональной логике. Хоть и не разработан аппарат применения «сверхлогики-металогики», его в течение всей истории так или иначе используют лучшие умы человечества, далеко перешагнувшие рамки рациональной логики. На основе этой сверх- или металогики построено, кажется, Писание, иначе как объяснить успех проповеди христианства, в течение двух тысячелетий и до сих пор, вопреки тому, что Писание не содержит сладких обещаний рая (разве что намёки, апофатика), зато ужасы прошлого живописует словно назло себе?! Действительно, ведь разум мира сего требует противоположенного: любая программа любой человеческой партии живописует в подробностях обещанное «светлое будущее», «рай», и умалчивает о страшном. Писание же о рае говорит «не видел глаз, не слышало ухо…», зато в подробностях рассказывает про геноцид ханаанеев, про пророка Елисея и 42-х детях, про невинные страдания Иова… Много про что ещё! Вот про что сказать бы, «скрой, не пиши» – никто и не знал бы теперь! Давно забыли бы через три тысячи лет – ведь других источников об этом нет! Но «сила Божия в немощи совершается» – как будто в немощи интеллектуальной, как бы в явных «политических ошибках» совершается победа веры… И раскрывается разум высший!
6.7 Почему вообще грядущие блага обозначены лишь апофатически? Из-за непостижимости для слабого ума человеческого? Но почему не сделать ум сильнее? Только ли ради священного трепета? Только ли, чтобы была тайна, таинство, чтобы самое высшее скрыть до времени?.. Чтобы вера была свободным выбором, а не расчётом на воздаяние?.. И в дополнение к этим – ещё смыслы и смыслы! «Кто, Господи, возможет исчерпать мыслью одно из Твоих изречений? Мы оставляем больше того, чем берем, подобно жаждущим, пьющим из источника.» (прп. Ефрем Сирин, «Толкование на Четвероевангелия», Глава 1)
И где теперь те древние ханаанеи? Или те 42 ребёнка? Спасение Иова – это намёк и о них? Пусть они и не праведники, как он, но их грехи пресечены были вмешательством Божиим, или даже предотвращены заранее; и они слышали проповедь Христа в аду, не отягчённые грехами…
Вряд ли мыслимо допустить то, что многим людям, положим, великому множеству страдающих от нескончаемых войн нищих язычников (будь то в Палестине Бронзового века или современной Африке) было попущено Богом родиться при таких обстоятельствах, чтобы они и земную жизнь проводили в страданиях, и Царствия Небесного не могли, фактически, достичь, по причине отсутствия среди них проповеди Евангелия. "На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком?", – не об этом ли восклицает Иов? (Есть, впрочем, логически безукоризненное, но интуитивно сомнительное объяснение Августина: они и не обратились бы – Промысел Божий и в том, что они оставлены без проповеди Евангелия, так как всё равно не обратились бы, лишь вина их за отвержение Евангелия увеличилась бы…) Это, однако, противоречит заповедям блаженства у Луки, противопоставляющим земное благополучие и вечное спасение; а также словам Откровения о "тех, кто пришли от великих скорбей", "отрет Бог всякую слезу…" и многим другим местам Писания. Вообще, не на спасение ли таковых страдальцев указывает пример не принадлежащего формально к народу Божьему Иова? "[Раньше] я только слышал о Тебе, а теперь мои глаза видят Тебя" (Иов 42:5)