Тут темнеет гораздо позже, потому что стены — прозрачные. Это их восхитило. Я мог бы объяснить им, почему это так, но они бы не поняли или просто не стали бы меня слушать.
Все бесконечно бегали по кругу, пока у меня не закружилась голова и не пришлось надолго закрыть глаза, чтобы никого не видеть. Я всегда считал, что наша погоня неведомо за чем совершенно смехотворна. Они продолжали дурацкую гонку, толкаясь и наступая друг на друга, пытаясь вскарабкаться по гладким вогнутым стенкам. Думали, что поступают правильно, что их активность сама по себе — заслуга.
Потом они стали строить нелепейшие домыслы о том, куда мы попали, и снова я мог бы им все объяснить. Я знаю, что такое большой аквариум, и видел такую штуку, доверху наполненную водой.
Я подумал: что же произойдет, если кто-то нальет сюда воду, — но такие кошмарные фантазии я себе не позволяю, хоть факты и говорят противоположное. Кроме того, у меня — ясная голова. Тут кризис совсем иного рода, нежели тот, с которым нам предстоит иметь дело. Нам постоянно кажется, что все вещи вызваны каким-то внешним вмешательством, но это неверно. То, что мы несем в самих себе, — именно это определяет нашу участь.
Продолжать рассказ или стоит снова остановиться и поразмыслить? Я хочу сказать, разумеется, что смерть — последний кризис для нас, но, поскольку она ожидает всех, это не беда. Наша ответственность за смерть ближнего — вот подлинная проблема. Те из нас, кто возьмет на себя такую ответственность, пройдут через кризис, который намного ужаснее смерти. Кто именно это будет? И как они будут мириться с собой после того, как это случится?
Не могу поверить, что они просто удивятся и будут существовать, как прежде.
Другая возможность, и самая страшная: они даже не удивятся, потому что не поймут, что наделали.
Прежде чем с громким щелчком погас свет, я все внимательно изучил. Они с таким увлечением пытались карабкаться по стенам, что даже не смотрели сквозь них. Они не поняли, что стены прозрачные. Они не знают, что это за место, не понимают природу стекла, и считают, что если можно сквозь что-то смотреть, этого вовсе не существует. Они забираются по скользкой стенке, чувствуют ее, ушибаются, падают, но стенка — единственное, что они способны понять. Я могу охватить взглядом весь аквариум, но, поскольку я влезал на стены не так часто, как они, я способен видеть и кое-что еще.
Те из них, кто считает себя мыслителями, предлагали самые смехотворные объяснения природы аквариума и читали проповеди о том «Почему нас сюда поместили». Совершеннейшая чепуха. Одни говорили, что мы должны двигаться по часовой стрелке, другие столь же страстно настаивали, что против. Потом они потребовали большую порцию еды за свои советы. Смешно, что мы по-прежнему здесь, а еда кончилась. Я долго над этим смеялся.
Я вижу вещи, находящиеся вне аквариума, хотя многие из них могли бы оказаться внутри. Если бы я считал, что осталось время и у меня была бы склонность к юмору такого сорта, я мог бы прочесть лекцию «Почему они не в аквариуме». Знаю только, что находиться в аквариуме — часть нашей природы. Мы больше не будем Танцующими Мышами. Мы больше не будем проводить жизнь на задних лапах, — единственное, что отличает наш тип. Все мы должны понять, что существуют и другие мыши, и даже мы сами не всегда танцевали. Существуют полевые мыши, домашние, городские, деревенские, церковные, которые никогда не окажутся в аквариуме и не станут танцевать на задних лапках.
Простите, я опять отклоняюсь от темы, ведь не это главная наша проблема. Мы не сможем выбраться из аквариума или внезапно изменить свою природу. Меня раздражает, когда кто-то предлагает нечто подобное, и чувствую свою обязанность объяснить. Вопрос в том, что именно нам предстоит делать здесь, в аквариуме.
Обстановка здесь внутри намного хуже. Свет появлялся несколько раз, так что пошел уже третий или четвертый день. Давно уже нет никакой еды, и нервы напряжены. Ссоры возникают из-за пустяков, и даже самые проворные бегуны двигаются медленно. Представители школы часовой стрелки и их противники почти умолкли. Лишь изредка они призывают всех бегать. Времени, должно быть, почти не осталось.
Как ни странно, я тоже пробежался немного. Это позволяет отвлечься, да и упражнения идут мне на пользу. Сначала побежал в одну сторону, потом в другую, чтобы продемонстрировать им свою непредвзятость. Подлинную непредвзятость. Отсутствие принадлежности к какой-то школе — да и, в конце концов, для бега есть только два направления. Надеюсь, никто не думает, что я делаю это из трусости, пытаясь до наступления кризиса завоевать доверие обеих фракций.