— Какъ въ Парижѣ? — повторилъ почти гнѣвно Мишель.
— Да, въ Парижѣ! Она совсѣмъ сумасшедшая, — подтвердила Колетта.
И смѣясь, она передавала и пространно объясняла слова Сюзанны. Мишель слушалъ со складкой посрединѣ лба и съ физіономіей человѣка, ничего не понимающаго.
— Она уѣхала въ то время, какъ ты была въ Прекруа, не дождавшись тебя, не написавъ ни слова?
— Я предполагаю, что она не имѣла времени написать мнѣ, спѣша на поѣздъ, но, право, мнѣ кажется, м-ль Жемье могла потерпѣть до завтра.
Сначала Мишель ничего не отвѣтилъ; затѣмъ, рѣзко схвативъ сестру за руку онъ вдругъ воскликнулъ измѣнившимся голосомъ:
— Колетта, вы ничего не знали? Ни она, ни ты, не правда ли? Она, въ особенности, она ничего не знала?…
Полнѣйшее недоумѣніе отразилось на лицѣ г-жи Фовель.
— Но что случилось? — спросила она, задыхаясь.
Мишель вздохнулъ съ большимъ трудомъ, сжимая рукою горѣвшій лобъ.
— Моя дорогая крошка, несчастье не ждетъ. Столичный Учетный банкъ лопнулъ, а такъ какъ все мое состояніе или почти все…
Съ крикомъ бросилась Колетта въ объятія своего брата:
— О! мой дорогой, бѣдный братецъ!
Мишель обнималъ ее, не говоря ни слова, облегченный тѣмъ, что нашелъ по крайней мѣрѣ ее верной, любящей и такой взволнованной, такой потрясенной его горемъ.
Онъ поцѣловалъ ее нѣсколько разъ съ большой нѣжностью, затѣмъ, прижавшись щекой ко лбу Колетты, онъ прошепталъ:
— Ты не подозрѣваешь, что она это знаетъ, скажи? Никто не могъ ей это сказать?… Не изъ-за этого она уѣхала?
Колетта привскочила.
— Сюзанна? но, мой бѣдный Мишель, ты бредишь. Какъ могла она узнать то, чего я не знала сама?
— Бетюны?…
— Бетюны, навѣрно нѣтъ. Прежде всего, Бетюнъ въ отсутствіи, а Май никогда ничего не знаетъ. Затѣмъ Сюзи не видѣла никого изъ нихъ ни вчера, ни сегодня.
— А газеты? Ты прекрасно понимаешь, что это катастрофа и для многихъ, кромѣ меня. Вчерашнія вечернія газеты были полны этимъ.
— Ба! знала ли даже Сюзанна, что твои деньги лежали въ Столичномъ Учетномъ банкѣ… а что касается газетъ, мы ихъ не читали… Она также, увѣряю тебя… Я съ ней разсталась только сегодня, чтобы отправиться въ Прекруа и… смотри, — сказала Колетта, которой бросилась въ глаза на маленькомъ столикѣ между книгами и романами груда газетъ еще въ бандероляхъ, — вотъ газеты!
— И затѣмъ, — возразилъ Мишель, — если бы она даже узнала что нибудь, она бы не уѣхала… Она бы дождалась меня… ты тоже такъ думаешь, неправда ли?
— Конечно, она дождалась бы тебя… Если только она не уѣхала, чтобы встрѣтиться съ тобой.
Молодой человѣкъ покачалъ головой, и взглядъ его выражалъ недовѣріе къ судьбѣ.
— О, нѣтъ! — сказалъ онъ.
Колетта раздумывала.
— Ты права; если бы у нея было малѣйшее подозрѣніе о томъ, что случилось, она считала бы нужнымъ повидать меня, поговорить со мной; нѣтъ, она ничего не знала.
Треморъ спряталъ лицо въ волоса своей сестры.
— О! моя дорогая, моя дорогая, — стоналъ онъ, — увѣрь меня, скажи мнѣ еще разъ, что ты увѣрена, что она меня подождала бы, что ты въ этомъ убѣждена.
— Но да, мой бѣдненькій Мишель, да, я въ этомъ убѣждена; Сюзанна не уѣхала бы; изъ боязни разминуться съ тобою, она подождала бы тебя здѣсь и она сказала бы мнѣ все. Она тебя любитъ, я это знаю и…
— Она тебѣ это сказала?
Колетта казалась смущенной.
— Нѣтъ, но я это прекрасно видѣла.
Мишель горько разсмѣялся.
— Ахъ! ты это видѣла… ты это видѣла, ну, такъ ты очень счастлива.
Онъ высвободился изъ объятій г-жи Фовель и сѣлъ на мѣсто, на которомъ сидѣлъ минуту тому назадъ.
Колетта казалась обезкураженной.
— Никто ничего не предвидѣлъ? — спросила она, однако.
— Никто, — отвѣтилъ Треморъ. — Ты помнишь въ тотъ вечеръ, мужъ твой говорилъ со мной о Банкѣ; онъ слыхалъ, что циркулировали довольно дурные слухи… Но все было такъ неясно и такъ мало вѣроятно, что я имъ не придавалъ большого значенія. Къ тому же г-нъ Алленжъ, котораго я видѣлъ по прибытіи въ Парижъ, не зналъ ничего точно и предполагалъ продѣлки прессы. Затѣмъ, третьяго дня, на бульварѣ распространилась внезапная вѣсть о самоубійствѣ Моро-Фромона, директора Столичнаго банка. И на слѣдуюшій день несчастье стало извѣстно. Бѣдняки, думавшіе такъ же какъ и я, что разумно пристроили свое состояніе, оказываются разоренными въ нѣсколько дней, можетъ быть до послѣдняго су.
— Но что же случилось?
Мишель казался измученнымъ и Даранъ отвѣтилъ за него.
— Моро-Фромонъ, въ соучастіи съ двумя администраторами, втянулъ внѣ устава, банкъ въ колоссальное дѣло перекупа и скомпрометировалъ его. Никто ничего не подозрѣвалъ. Но былъ отданъ приказъ о преслѣдованіи синдиката, стоявшаго во главѣ дѣла. Тогда Моро-Фромонъ увидалъ, что все потеряно и покончилъ самоубійствомъ, несчастный… что однако, увы! дѣлу не поможетъ.