— Въ продолженіе двухъ дней я ни отъ кого не имѣю извѣстій, никто обо мнѣ не вспомнилъ…
Это общее выраженіе „никто“ могло быть переведено именемъ „Мишель“.
— Но, милая барышня, — возразилъ очень почтительно Даранъ, — не заявили ли вы, когда вы уѣзжали… немного внезапно, что вы напишете? Такъ, по крайней мѣрѣ, г-жа Фовель сказала Мишелю, котораго я сопровождалъ въ Кастельфлоръ.
— Въ Кастельфлоръ?
— Въ Кастельфлоръ, третьяго дня вечеромъ, милая барышня. Впрочемъ, можетъ быть, вы писали?
— Нѣтъ, — заявила миссъ Севернъ коротко, — я не писала.
И ей явилась мысль: почему счастливый случай, почему Провидѣніе не допустило ее встрѣтить Мишеля раньше, чѣмъ она могла привести въ исполненіе свой несчастный планъ? Но поѣзда, уносившіе ее и его въ противоположномъ направленiи, повстрѣчались на какой-нибудь промежуточной станціи въ тотъ грустный день… И ни онъ, ни она не знали ничего объ этомъ.
Даранъ не отвѣчалъ. Молодая дѣвушка колебалась только минуту.
— Я не написала, — продолжала она, — потому что не хотѣла писать. О! я знаю, я часто хвасталась, что я уравновѣшенная, благоразумная… но самыя благоразумныя имѣютъ также свои часы безразсудства… Я представляла себѣ, Богъ знаетъ что… я…
Она остановилась; ея губы дрожали, казалось, что она расплачется. Даранъ только вопросительно смотрѣлъ на нее. Онъ не чувствовалъ себя вправѣ, несмотря на свои добрыя намѣренія преданнаго друга, разспрашивать болѣе подробно. Но послѣ долгихъ часовъ томленія, когда такъ напряженно приходилось сдерживать себя, жажда откровенности, искреннихъ словъ мучила Сюзанну.
— М-ль Жемье мнѣ не писала, м-ль Жемье меня не звала, — продолжала она съ лихорадочною живостью. Я уѣхала, я готова вамъ въ этомъ сознаться, потому что Клодъ Бетюнъ мнѣ разсказалъ, — о! чтобы меня поддразнить, шутя, не зная, какое онъ мнѣ причиняетъ горе — эту нелѣпую исторію нашей помолвки, эту исторію, которой я не знала, которую отъ меня скрыли… да, вотъ почему я уѣхала, и, затѣмъ, также изъ-за этой ужасной женщины…
— Какой ужасной женщины? — спросилъ сбитый съ толку Даранъ.
— Изъ-за этой графини, вы хорошо знаете, я увѣрена… этой ужасной графини Вронской!
— Графиня Вронская? — повторилъ Даранъ, все менѣе и менѣе понимавшій въ чемъ дѣло. Но — уже цѣлые годы Мишель ее не видалъ.
— Годы! Ахъ! однако, вы прекрасно освѣдомлены, я васъ поздравляю! — воскликнула пылко миссъ Севернъ. Онъ ее встрѣтилъ въ Трувиллѣ этой весной и затѣмъ онъ провелъ цѣлое воскресенье съ ней въ Барбизонѣ. Она написала Мишелю, она… О! Боже мой, какъ бы я хотѣла ее убить!
— Послушайте, барышня, — возразилъ Даранъ, призывая на помощь все свое краснорѣчіе и всю свою разсудительность, — мнѣ кажется, что въ своемъ возбужденіи вы немного смѣшиваете событія; не попробовать ли намъ расположить ихъ болѣе правильно? Я дольше вашего жилъ и имѣлъ часто возможность убѣдиться, что большая часть ссоръ происходитъ отъ того, что упустили случай откровенно и спокойно объясниться. Да, я васъ увѣряю, 90 разъ изъ 100 замѣчаешь, послѣ того, какъ измучаешь себя, что достаточно было бездѣлицы; одного слова, чтобы понять другъ друга; именно этого слово и избѣгаютъ говорить.
Миссъ Севернъ покачала головой съ видомъ сомнѣнія и унынія.
— Не сердитесь на меня, — продолжалъ Даранъ, — я самый старый и, осмѣлюсь почти утверждать, самый преданный изъ друзей Мишеля; благодаря этому званію, я чувствую себя вашимъ почтительнымъ другомъ. Вотъ почему я считаю себя вправѣ говорить съ вами съ такой откровенностью.
— Я на васъ никоимъ образомъ не сержусь, — пробормотала молодая дѣвушка.
— Благодарю. Теперь я тотчасъ же вамъ докажу, насколько часто то, что имѣетъ видъ полной вероятности, бываетъ обманчивымъ? Вы мнѣ заявляете, что графиня Вронская была въ Барбизонѣ и что вашъ женихъ провелъ съ ней весь день въ воскресенье. Я не зналъ, сознаюсь въ этомъ, что графиня Вронская писала Мишелю, но что я достоверно знаю, это то, что Мишель не ѣздилъ въ воскресенье въ Барбизонъ. Онъ писалъ въ Барбизонъ, какъ мнѣ казалось, по какому-то дѣлу, чтобы сообщать, что задержанъ въ Ривайерѣ, и у меня тѣмъ болѣе вѣскія основанія это утверждать, что мой слуга ходилъ относить письмо на вокзалъ, а Треморъ провелъ все воскресенье, весь день, барышня, съ 10 часовъ до 6, (онъ обѣдалъ, кажется, въ Кастельфлорѣ) у меня, со мной… По крайней мѣрѣ, въ этомъ я вамъ даю мое слово честнаго человѣка.
— Ахъ! милый господинъ Даранъ.
Она сложила руки, лицо ея сіяло.
— Вы видите, барышня, — заключилъ, улыбаясь, изобрѣтатель эликсира Мюскогюльжъ, — было бы нѣсколько поспѣшно убивать графиню Вронскую.