Послѣ того, какъ, мучимый безумными опасеніями, Мишель открылся Дарану, онъ испытывалъ нѣчто въ родѣ стыда отъ этой откровенности; онъ позавтракалъ вдвоемъ со своимъ другомъ и видѣлъ его раза три, не возвращаясь къ интимному разговору, бывшему наканунѣ. Вѣрный другъ уважалъ эту сдержанность. Онъ не тѣшилъ себя никакими иллюзіями насчетъ дѣйствительности тѣхъ усилій, которыя онъ могъ бы употребить, чтобы поколебать рѣшеніе Мишеля, при томъ у него уже явилось собственное рѣшеніе, признаваемое имъ самымъ разумнымъ. Хотя Треморъ умалчивалъ о своей тоскѣ, не говорилъ о Сюзаннѣ ни объ ожидаемыхъ имъ депешѣ или письмѣ, Альбертъ прекрасно зналъ, что, несмотря на тревоги даннаго момента, на разныя хлопоты, на свиданія съ г-номъ Алленжъ, г-мъ Фовелемъ и другими лицами, несмотря на массу цифръ, заполнявшихъ его мозгъ, и всевозможныхъ сплетенъ и свѣдѣній, выслушиваемыхъ тамъ и сямъ, на раздраженное волненіе всѣхъ этихъ лицъ, съ которыми онъ имѣлъ дѣло, — Даранъ зналъ, что посреди самыхъ серьезныхъ размышленій или самыхъ безплодныхъ преній, Мишель чувствовалъ въ глубинѣ своего сердца острую свѣжую рану и въ его лихорадочномъ мозгу каждую минуту проносились, вмѣстѣ съ самыми противорѣчивыми мыслями, предположеніями, быстро нарождавшимися и такъ же быстро потухавшими надеждами, искушавшія его, слова: „35, улица Сенъ-Перъ.“
Онъ не ошибался, этотъ проницательный другъ. Не разъ со времени своего пріѣзда въ Парижъ Мишель готовъ былъ уже почти уступить, идти спросить у Сюзанны объясненіе, котораго онъ желалъ, боясь его въ то же время. Однако, онъ устоялъ. Ни письма, ни депеши! Какъ тянулись часы!
Мишель разсчиталъ: письмо Сюзанны, написанное въ Парижѣ при выходѣ изъ вагона, должно было быть въ Ривайерѣ въ полдень, — въ 4 часа самое позднее… Правда, могло быть, что молодая дѣвушка лишь на слѣдующій день исполнила свое обѣщаніе, но даже въ этомъ случаѣ депеша Колетты уже давно должна прибыть… Сюзанна не написала… или… что она написала, Боже мой?
Тоска становилась невыносимой. На слѣдующій день Мишель напишетъ или пойдетъ на улицу Сенъ-Перъ. Достаточно уже и этихъ двухъ съ половиною дней томительнаго безпокойства!
Послѣ дня хлопотъ и суеты, онъ вернулся, чувствуя себя очень одинокимъ и очень унылымъ, въ квартиру, гдѣ столько вещей напоминали ему объ его благосостояніи и о тонкихъ наслажденіяхъ прежнихъ дней; онъ испытывалъ однако большую потребность въ одиночествѣ и въ отдыхѣ.
Слуга вышелъ; ничьи шаги, никакой шумъ не отвлекали Мишеля отъ его мыслей. Рѣдко, черезъ большіе промежутки времени, проѣзжала по улицѣ карета. Шумъ, сначала глухой, отдаленный, росъ, расширялся, разражался громко подъ окнами, затѣмъ, ослабляясь, незамѣтно уменьшался, исчезалъ опять въ тишинѣ.
Треморъ опустился на диванъ въ курительной, гдѣ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ онъ такъ долго разговаривалъ съ Дараномъ и оставался такъ, неподвижно, съ потухшей папироской, углубленный въ какія-то размышленія.
Ему казалось, что онъ принялъ довольно сильное наркотическое средство, достаточное, чтобы парализовать его члены, но слишкомъ слабое, чтобы дѣйствовать такимъ же образомъ на его мысли.
Онъ услышалъ звонъ колокольчика у дверей, но такъ неясно въ томъ почти гипнотическомъ состояніи, въ которомъ онъ находился и которое его уединяло, дѣлало невоспріимчивымъ къ окружающимъпредметамъ, что мысль пойти отворить не промелькнула у него въ умѣ. Раздался второй звонокъ, болѣе сильный; тогда молодой человѣкъ вспомнилъ, что онъ назначилъ Дарану часъ, въ который онъ разсчитывалъ вернуться, и живо поднялся.
Сначала Мишель различилъ въ рамкѣ открытой двери только силуэтъ женщины, тоненькой, одѣтой во все темное, затѣмъ почти тотчасъ же, сразу, какъ будто сіяніе окружило пришедшую, онъ узналъ Сюзанну, и что-то странное произошло съ нимъ; между тѣмъ какъ волна радости хлынула къ его сердцу, у него явилось неясное подозрѣніе о капризѣ, объ умышленной жестокости. Въ тотъ самый моментъ, когда, въ безумномъ восторгѣ онъ почти вѣрилъ въ тщетность своей тревоги, онъ живо вспомнилъ пережитое за послѣдніе дни; изъ этихъ сложныхъ чувствъ родилась пламенная злоба, страстный гнѣвъ противъ этого хрупкаго существа, явившагося къ нему такъ неожиданно. Онъ не задавалъ себѣ вопроса, узнала ли Сюзанна о несчастіи съ Парижскимъ банкомъ или ему еще придется ей это сообщить. Онъ уже объ этомъ не помнилъ, по крайней мѣрѣ какъ о побудительной причинѣ безразсудной выходки, совершенной третьяго дня; онъ думалъ, онъ помнилъ только объ одномъ: какъ жестоко онъ только что страдалъ, что въ два дня, ему казалось, онъ пережилъ цѣлую жизнь; и вотъ она опять была тутъ, такъ какъ ей пришелъ капризъ вернуться, можетъ быть, весело улыбаясь, ожидая, пожалуй, чтобы просили у нея прощенія, котораго слѣдовало бы ей самой вымаливать, и скорѣе всего не подозрѣвая о тѣхъ мученіяхъ, которыя были причинены ею безсознательно, забавы ради.