Однако, Тремору трудно было привыкнуть къ „трансатлантическими манерамъ“ молодой дѣвушки.
Такъ, онъ съ большимъ трудомъ согласился на ея одинокія прогулки по полямъ или въ лѣсу. Сотни разъ Колетта предлагала провожатаго, но американочка вооружалась противъ всякаго стѣсненія въ этихъ случаяхъ и ей пришлось уступить. Мишель, рѣшившій вообще не брать на себя роли опекуна, чувствовалъ себя тѣмъ менѣе имѣющимъ на это право въ одномъ исключительномъ случаѣ, который его глубоко трогалъ тѣмъ постоянствомъ, съ какимъ эта вѣтреная Сюзанна отдавала каждую недѣлю бѣдной семьѣ, жившей у опушки лѣса, лучшее чѣмъ деньги — нѣсколько часовъ своей веселой жизни.
Однажды она изложила свои теоріи насчетъ благотворительности.
— Видите ли, Мишель, благотворительныя заведенія недостаточны, нужно имъ помогать, оказывая личную помощь, но помощь разумную, не разбрасывая безпорядочно свои средства, помогать, можетъ быть, самому ограниченному числу бѣдныхъ — все зависитъ отъ суммы, которой располагаешь, — помогать имъ и посвящать имъ также хотя немного своего времени и своего сердца. Я небогата, но я могла бы прекрасно раздать здѣсь или тамъ монету въ десять су, пару чулокъ, платьице… Чтобы получилось, если бы я такъ поступала? Помощь, которую я приносила бы каждому изъ этихъ бѣдняковъ, была бы настолько незначительна, что ихъ нищета не была бы нисколько облегчена. Вмѣсто этого, я избрала одну семью, семью Мишо, и всѣ монеты въ 10 су, всю одежду, все время, которое я могу дать, я имъ даю. Это немного, я знаю, — и я не хвалюсь, что избавляю ихъ отъ нужды, своихъ бѣдняковъ — дѣда и внучку, работающихъ насколько хватаетъ ихъ слабыхъ силъ, чтобы замѣнить подлѣ дряхлой бабушки и еще малолѣтнихъ дѣтей, умершихъ отца и мать, — но у меня по крайней мѣрѣ есть радостное сознаніе, что удается облегчить немного ихъ бремя. Они рады меня видѣть, я имъ даю совѣты… да, сударь, и очень хорошіе совѣты! Я разговариваю со старухой, я браню малютокъ, когда они грязные, я даже сама ихъ иногда мою! Затѣмъ, когда они послушны, я имъ приношу гостинцевъ, а въ это время Марсьеннъ, старшая дочь, очень искусная кружевница, работаетъ не отрываясь… Кажется, дѣти стали болѣе послушными въ школѣ съ тѣхъ поръ, какъ я провѣряю баллы, и дѣдушка утверждаетъ, что все стало въ домѣ болѣе благообразно съ тѣхъ поръ, какъ я научила Марсьенну хорошо убирать комнаты и ставить цвѣты въ каменные горшки. Дѣдушкѣ нравится видѣть въ домѣ цвѣты.
Да, да, прибавила Сюзи, видя, что Мишель улыбается, что это ему нравится… Я не поэтична, и однако мнѣ кажется, что не мѣшаетъ примешивать къ жизни бѣдныхъ людей крупицы самой простой поэзіи. Это еще идея моей бабушки! Я также снабдила Мишо книгами, не фабричнымъ издѣліемъ, а забавными исторіями, живыми… Такимъ образомъ, они хоть на моментъ отвлекаются отъ своей монотонной жизни. Право, Мишель, у меня сознаніе, что я сдѣлала добро Мишо… А черезъ нихъ я доставила себѣ столько удовольствія!
Это исповѣданіе своихъ убѣжденій восхитило Мишеля. Кукла имѣла не только хорошо уравновешенный умъ. Она имела сердце, а сердце и умъ соединялись въ желаніи и совершеніи добра. Онъ былъ снисходителенъ къ велосипедисткѣ, делавшей добрыя дѣла, и устроилъ такъ, что монеты въ 10 су стали гораздо многочисленнѣе въ кошелькѣ, который предназначался Сюзанной Мишо. Но онъ выказалъ себя менѣе податливымъ къ „американизму“ своей невѣсты, когда онъ ее увидѣлъ однажды вечеромъ, послѣ обѣда въ Кастельфлорѣ танцующей „skirt-dance“ передъ двадцатью лицами съ самоуверенностью и мастерствомъ, смутившими его.
Этотъ „танецъ юбки“, движенія котораго приближаются довольно близко къ иллюстрированнымъ Лойей Фюллеръ [29] и производящимъ съ нѣкоторыхъ поръ фуроръ въ Англіи и въ Америке, былъ однимъ изъ большихъ талантовъ миссъ Севернъ. Она его танцовала безъ усилій, легко, съ трепетной граціей порхающей бабочки, въ своей длинной, развевающейся фуляровой блузѣ цвета „mauve“, около 20 метровъ въ окружности, которая поднималась при движеніи ея рукъ, образуя какъ бы два крыла, и действительно вызывала представленіе о бабочке, большой красивой бабочке. Моментами поза ея рукъ, головы, откинутой назадъ, ноги, согнутой для скользящаго па, обрисовывали подъ шелковистой матеріей изящное совершенство бюста, таліи, всего этого тонкаго и стройнаго тела, и сообразно фигурамъ танца, хорошенькая кокетливая головка съ сіяющими отъ радости глазами качалась улыбающаяся или пряталась наполовину въ складки платья „mauve“… Очаровательное зрелище!
Было невозможно отрицать наивную и вместѣ съ темъ женственную прелесть этого граціознаго созданія, такъ же совершенно невозможно не любоваться, хотя бы помимо воли, восхитительной живой маленькой статуеткой, окруженной обширнымъ и мягкимъ одеяніемъ. Мишель долженъ былъ сознаться себѣ самому въ могуществѣ этого очарованія, которому онъ не могъ не подчиниться, но онъ вспомнилъ, что и другіе были тутъ, кроме него; ему казалось, что онъ читалъ въ ихъ глазахъ то, что онъ испытывалъ самъ, и мысль эта стала ему ненавистна, возмутила его неожиданно, причинивъ ему почти ощущеніе физической боли.
[29] Лои Фуллер,