— Я чувствую отвращеніе къ ссорамъ, Сюзанна, — отвѣтилъ онъ. — Я хотѣлъ только вамъ выразить мой образъ мыслей!
— Онъ такъ очарователенъ, вашъ образъ мыслей! Думаете ли вы, что только я одна смѣялась и разговаривала въ Шеснэ?
— Есть молодыя дѣвушки и даже молодыя женщины, очень веселыя, прелестныя и пренебрегающія пошлыми похвалами разныхъ Понмори и Деплановъ; г-жа Рео, напримѣръ, развѣ она кокетка?
— Нѣтъ, она восхитительна, — согласилась откровенно Сюзи; — но Тереза — это совсѣмъ не то.
— Вотъ какъ, почему?
— Потому.
— Вы не можете этого сказать?
— Нѣтъ.
— О! я не любопытенъ! — сказалъ молодой челювѣкъ, гнѣвъ котораго глухо возрасталъ; — но увѣряю васъ, что если я васъ считалъ легкомысленной и поверхностной, то все-таки не до такой степени.
Сюзанна поблѣднѣла, она не забавлялась болѣе.
— Сказано грубо! — сказала она, сжавъ зубы.
Но Мишель продолжалъ, выведенный изъ себя, переступив границы, за что онъ при большемъ хладнокровіи презиралъ бы себя.
— Думаете ли вы, что они не возмутительны, эти танцы, которые заставляютъ въ продолженіе цѣлаго вечера переходить молодую дѣвушку изъ объятій одного въ объятія другого? Знали ли вы, что вы позволяли говорить себѣ, увлекаемая опьяняющей музыкой, всѣмъ этимъ фатамъ, болѣе или менѣе возбуждаемымъ своими остановками у буфета?… Я ненавижу эти балы, я ненавижу эти вольности, допускаемыя ими, кокетство, которое они поощряютъ, а такъ какъ вы моя невѣста…
— Мишель, — перебила Сюзанна, дрожа оть ярости, — этотъ разъ подумайте о томъ, что вы хотите сказать!
— Ничего, кромѣ правды, будьте въ этомъ увѣрены; я усталъ играть смѣшную роль. Я не требовалъ ни вашей любви, ни даже вашей дружбы…
— Мишель! — воскликнула молодая дѣвушка съ сверкающими глазами, съ дрожью въ голосѣ, съ сильно трясущимися губами. — Мишель, это недостойно, — что вы говорите! Вы отъ меня не требовали моей дружбы, но я у васъ просила вашей, и если бы вы мнѣ ее дали, вы никогда бы, никогда не обошлись со мною такъ несправедливо.
Онъ хотѣлъ продолжать, но она не дала ему.
— Что я сдѣлала? — продолжала она съ какимъ-то смятеніемъ, въ гнѣвѣ. — Зачѣмъ повезли меня на балъ, какъ не для того, чтобы я тамъ танцовала и веселилась? Вы говорите о легкомысліи! Что же я наконецъ сдѣлала? Васъ, значитъ, очень огорчаетъ, когда я довольна, когда меня хвалятъ… Ахъ! такъ вотъ какіе вы всѣ, мужчины, ревнивые изъ тщеславія, если не изъ любви!… послушайте, Мишель, это гадко, гадко!… Развѣ я васъ упрекала за то, что вы танцовали съ г-жей де Лоржъ, и однако я ее ненавижу, о! я ее ненавижу, эту женщину!
Все болѣе раздраженная, возбужденная, опьяняемая собственными словами, она говорила лихорадочнымъ голосомъ, котораго Мишель у нея не зналъ; вдругъ она оттолкнула столъ, спрятала голову въ подушки дивана и залилась слезами. Мишель быль сраженъ.
— Сюзанна, — пробовалъ онъ сказать, — плакать нелѣпо!
Но она не отвѣчала, вся потрясаемая рыданіями, со струящимися между пальцами крупными слезами.
— Сюзи, не плачьте…
Рыданія удвоились; это было громадное отчаяніе безпомощнаго, смятеннаго ребенка. Мишель колебался. Затѣмъ, самъ внѣ себя передъ этимъ горемъ, онъ всталъ на колѣни передъ молодой дѣвушкой.
— Сюзанна, моя дорогая крошка, — умолялъ онъ, пробуя напрасно отвести руки, которыя она прижимала къ своему лицу, — вы мнѣ причиняете большое горе. Вотъ уже два раза, что вы изъ-за меня плачете. Если я былъ слишкомъ строгъ, если я былъ неправъ, простите меня, моя бѣдная маленькая Занна, я не хочу, чтобы вы плакали…
— Мишель, — сказала она очень тихо, задыхаясь, — вы были очень злой.
— Но я этимъ очень огорченъ, я вамъ клянусь… не плачьте…
— Мишель, я не кокетка.
— Нѣтъ, мое дорогое дитя, нѣтъ, нѣтъ… это всѣ эти ничтожные глупцы вывели меня изъ терпѣнія.
— А вы, вы флиртовали съ г-жей де Лоржъ, — продолжала она, все еще не открывая лица.
— Г-жа де Лоржъ! О! если бъ вы знали, какъ она мнѣ безразлична!
— Думаете ли вы, что… Депланъ, напримѣръ, для меня не безразличенъ?
— Надѣюсь, конечно, что да.
Сюзи подняла голову, опустила свои маленькія ручки и предстала вся залитая слезами. Тогда она замѣтила Тремора на колѣняхъ подлѣ себя и улыбнулась. Это было подобно солнечному лучу въ ея глазахъ, на ея щекахъ, еще покрытыхъ каплями слезъ, но Мишель безразсудно подумалъ, что она насмѣхается, что эта улыбка выражала лукавое торжество; онъ быстро поднялся и наступила минута неловкости.
— Мишель, — сказала наконецъ Сюзанна, — зачѣмъ вы говорили со мной такъ жестко.