Затѣмъ жалобнымъ голосомъ, въ которомъ, можетъ быть, было немного безсознательнаго кокетства больной, желающей, чтобы ее жалѣли, она прибавила:
— Я очень испугалась, дорогой Мишель!
Треморъ конвульсивно пожалъ ручку, которую онъ не выпускалъ.
— Я также, — прошепталъ онъ.
— Бѣдный братецъ, — сказала съ удареніемъ Колетта, — онъ былъ почти такъ же блѣденъ, какъ ты.
Глаза Сюзанны остановились болѣе внимательно на ея женихѣ.
— Значитъ, вы бы горевали, если бы я умерла?
Онъ имѣлъ силу улыбнуться.
— Какой коварный вопросъ! Вы бы, значитъ, не горевали, если бы я умеръ?
— Да, я бы очень горевала.
— Но скажите мнѣ, — спросилъ онъ, ставъ на колѣни подлѣ постели, — вы не страдаете? что вы чувствуете?
Она легко покачала головой.
— Я не страдаю. Я очень устала, затѣмъ у меня немного болитъ голова, вотъ и все. Докторъ правь, Мишель, это чудо; только старикъ докторъ невѣрующій. Я же благодарю Бога, защитившаго меня. О! Я Ему такъ благодарна! У меня не было ни малѣйшаго желанія умереть. Вы Его тоже возблагодарите? Неправда ли?
— Да, Занночка.
Она улыбалась еще, такая хорошенькая, такая чистая, что слезы выступили на глазахъ Мишеля. Онъ наклонился и поцѣловалъ завитую косу.
— Спите хорошо, — пробормоталъ онъ.
— И вы также, — отвѣтила она тихо.
Затѣмъ, когда Треморъ дошелъ до двери, она позвала его опять.
— А Пепа, Мишель, моя бѣдная Пепа?
— Она спокойно упала на всѣ четыре ноги, ваша ужасная Пепа, — сказалъ онъ, поклявшись самъ про себя не поручать болѣе „ужасной Пепѣ“ свое самое дорогое сокровище.
На слѣдующій день Сюзанна оставалась въ постели очень разбитая; но на третій день докторъ поздравилъ ее съ перемѣной къ лучшему, и такъ какъ она безропотно покорилась предписанію хранить еще полный покой въ продолженіе двухъ дней, ей было разрѣшено подняться.
Прибывъ въ Кастельфлоръ, Мишель нашелъ ее въ будуарѣ, гдѣ она послушно лежала. На ней былъ одинъ изъ капотовъ Колетты и, хрупкая, затерявшаяся въ просторныхъ складкахъ розоваго сюра, съ хорошенькой головкой, поднимавшейся изъ кружевъ, она получила особую прелесть хрупкости. Ея глаза были еще окружены синевой. Волосы, какъ и наканунѣ, были заплетены въ косу, но непокорные продолжали завиваться; подъ ихъ непослушными завитками на лбу угадывалась маленькая ранка, прикрытая пластыремъ.
Въ этотъ моментъ, когда Мишель входилъ, г-жа Фовель, стоя подлѣ кушетки, поправляла подъ головой Сюзанны подушки изъ мягкаго шелка и, видя молодую женщину такой нѣжно внимательной, съ почти материнскими заботами, онъ почувствовалъ къ ней порывъ большой нѣжности.
— Посмотрите, сударь, — воскликнула весело Колетта, — хорошенькая маленькая дѣвочка, играющая въ больную, въ платьяхъ своей мамы.
— Это игра, дѣйствительно? — спросилъ сердечно Треморъ.
— Почти, — пробормотала Сюзанна.
Она, казалось, хорошо себя чувствовала, завернутая въ мягкій шелкъ, вся отдавшись покою, съ головой, зарывшейся въ пухъ подушки. Солнце проникало въ открытое окно съ порывами легкаго ветерка; очень нѣжный запахъ цвѣтовъ носился между изящными и драгоцѣнными предметами, и Сюзанна наслаждалась, чувствуя себя искренно любимой Колеттой, г-мъ Фовелемъ, дѣтьми, всѣми друзьями, которыхъ она не видѣла, но которые прибѣгали въ Кастельфлоръ, чтобы справляться о ней, любимой въ особенности этимъ серьезнымъ и иногда такимъ суровымъ, сдѣлавшимся внезапно очень кроткимъ, почти нѣжнымъ женихомъ.
— Она такая же розовая, какъ ея платье, — замѣтилъ молодой человѣкъ съ улыбающимся взоромъ, обращеннымъ то къ Сюзаннѣ, то къ Колеттѣ.
Молодая дѣвушка, довольная, засмѣялась.
— Майкъ, — сказала она, — вы начинаете дѣлать комплименты; пріятно быть больной!
Она посмотрѣла на Мишеля, затѣмъ продолжала:
— Но скучно оставаться спокойной по приказанію, когда у тебя въ жилахъ ртуть! Два дня, подумайте только!… Майкъ, вы будете такой же любезный, какъ Колетта, вы останетесь подлѣ меня весь сегодняшній день?
— Если вы хотите.
— И весь завтрашній день?
— Весь завтрашній день. Я отправлюсь въ Парижъ съ Робертомъ только черезъ пять дней, когда вы совершенно поправитесь.
Онъ улыбался. Сюзаннѣ хотѣлось добавить: „чтобы меня развлекать, вы будете за мной ухаживать… вы знаете, какъ на неудавшейся прогулкѣ!“, но она удержала эту фразу; она чувствовала, что отвѣтъ Мишеля можетъ ее разочаровать, а у нея не было силъ подвергнуться риску. Затѣмъ, благодарная Мишелю, что онъ отложилъ свой отъѣздъ, она сказала: